Я лежала в повозке, на подстилке из какой-то сушеной травы. Повозка быстро ехала. Ее борта были слишком высокими, чтобы видеть, что за ними, зато в глаза мне бил свет дня. Я могла любоваться небом, облаками, проплывающими мимо верхушками деревьев. Определить, как давно меня схватили, не было возможности, а именно этот вопрос не давал мне покоя больше всего. От ответа на него зависело расстояние до Вокс-Кора и от Вокс-Кора до Арки гипотетиков.

Несмотря на пересохший рот, я смогла громко крикнуть: «Эй!» Крикнув так пару раз, я спохватилась, что кричу по-английски, и перешла на вокский:

— Вех-э! Вех-э ми!

Чтобы кричать, надо было расходовать силы, и я быстро унялась, убедившись, что на меня не обращают внимания.

Когда повозка остановилась, уже спускались сумерки. В небе загорались первые звезды. Лазурный отлив неба напомнил мне витражи в церкви Шамплейна. Я не большая любительница церквей, но витражи мне всегда нравились, особенно просвеченные воскресным утренним солнцем. До моего слуха донеслись голоса фермеров. Фермеры говорят по-вокски с акцентом, как будто перекатывают во рту камешки. Я почувствовала запах их стряпни — новая пытка, ведь меня не удосужились до сих пор покормить.

Вскоре над бортом повозки возникла мужская физиономия, темная и морщинистая, как у всех фермеров. Лысый череп, кустистые брови, желтая радужная оболочка глаз, откровенная неприязнь во взгляде.

— Эй, ты, — произнес он, — сесть можешь?

— Мне надо бы поесть.

— Если сможешь сидеть, значит, сможешь и поесть.

Следующие несколько минут я пыталась привести свое непослушное тело в сидячее положение. Фермер и не думал мне помочь. Он наблюдал за мной с каким-то медицинским безразличием. Умудрившись привалиться спиной к борту повозки, я простонала:

— Я сделала, что ты хотел. Пожалуйста, дай поесть.

Он бросил на меня сердитый взгляд и удалился. Я не была уверена, что он вернется. Но он принес миску с чем- то зеленым и тягучим и поставил ее передо мной.

— Если тебя слушаются руки, приступай.

Он развернулся, чтобы уйти.

— Погоди!

Он нехотя обернулся.

— Чего еще?

— Назови свое имя.

— Зачем оно тебе?

— Незачем, просто хочу знать.

Он ответил, что его зовут Чой, а фамилия — Диггер, он с семьей живет на Третьем уровне Урожайного сектора. «Чой Диггер», перевела я мысленно на английский.

— А ты Трэя, рабочая, сопровождающий, терапевт.

Эти принятые в Коре определения он произнес с усмешкой.

— Меня зовут Эллисон Пирл, — услышала я собственный голос.

— Мы прочли твои бирки. Лучше не ври.

— Эллисон, — уперлась я. — Пирл.

— Называй себя, как хочешь.

Я сунула непослушную руку в миску с едой, зачерпнула мерзкой зеленой гущи и запихнула себе в рот. Гуща имела вкус сена, по пути ко рту я половину расплескала, но мой организм так изголодался, что принимал и такое. Чой Диггер дождался, пока я доем, и забрал миску. Голод не прошел, но Чой Диггер и слышать не хотел о добавке.

— Вот, значит, как вы обращаетесь со своими пленниками?

— Мы пленных не берем.

— А кто тогда я?

— Заложница.

— Вы так дорого меня цените?

— Почему бы и нет? Если ошибаемся, то не составит труда тебя прикончить.

Поскольку ко мне вернулась способность двигаться, фермеры из осторожности связали мне руки за спиной и в таком виде оставили на ночь — это оказалось даже хуже, чем парализованной.