Изменить размер шрифта - +

– Не горюй, любимая! Это день великой победы. Наша Родина и наш народ навеки спасены от вероломного Грюндара.

– Только благодаря твоему мужеству, мой повелитель! Ты не можешь покинуть нас в час безмерной славы!

– Моя миссия здесь, в Мидгарде, выполнена, – спокойно произнес Айвар, почувствовав, как на лицо упала горячая слеза женщины, – а теперь я вознесусь туда, где среди других павших воинов меня ждет еще большая слава.

Герда прижала его широкую ладонь к своей груди и прошептала:

– Нет! Скажи мне, что это неправда! Но он слабо покачал головой:

– Я должен идти, любимая… Во время сражения я чувствовал, как моего плеча коснулась валькирия и позвала меня за собой.

– Но как я смогу без тебя жить! – воскликнула юная женщина, – ты обещал, что у нас будет сын…

– Знаю, но, может статься, мы вновь встретимся в другом мире, – с нежностью сказал Айвар, – а сейчас, ты должна пообещать мне, что сегодня ночью ты и мой народ положите меня на корабле, чтобы я смог на своем горящем дракаре отплыть в Валгаллу как заповедал нам всем великий вождь викингов Виктор Отважный…

– О, Айвар, пожалуйста! Я не могу…

– Но ты должна, любимая. Я уже готов сражаться и пировать там, среди мертвых, – умирающий сжал руку молодой жены и потухающим взором посмотрел в ее глаза. – Обещай мне…

Увидев его взгляд, в котором горечь скорой разлуки смешалась с огромной бесконечной любовью к ней, Герда вздрогнула и прошептала:

– Да, мой дорогой… Я обещаю.

– Мы еще встретимся, любовь моя, – еле слышно выдохнул он.

Чувствуя, как гаснет его сознание, Айвар Непобедимый услышал строфы стиха, которые Браги шептал умирающим героям. Собрав остатки своих сил, он громко произнес для Герды и всех воинов, окруживших его:

Обливаясь слезами, Герда склонилась над бездыханным мужем и нежно поцеловала его холодеющие губы…

 

ОДИН

 

– Стоп! – закричал режиссер.

Знакомый голос вернул Марчелло к действительности, и он встряхнул головой, чтобы окончательно прийти в себя. Ему часто во время исполнения своих ролей удавалось довести себя до состояния близкого к трансу, когда его собственная душа, казалось, растворялась в душе придуманного персонажа, полностью сливаясь с ней. Он заморгал, снова увидев сверкающий калифорнийский пляж, а вдали темные, словно башни, утесы. Вокруг него вновь были ослепительно яркие огни софитов, кинокамеры на рельсах и хорошенькие статистки, все так же суетились ребята из съемочной группы, и змеями вились всевозможные кабели.

Вслед за этим он увидел Монику, одетую в костюм норманнской женщины. Она опустилась возле него на колени, и, улыбаясь, протянула к нему руку, чтобы стереть песок с его лица. Марчелло подмигнул актрисе, которая, действительно, была его любимой женщиной и в жизни и в этом фильме.

– Слушай, а ты красиво умирал, парень, – засмеялась она. – Я заметила, что наша новая ассистентка режиссера просто обливалась слезами.

Марчелло радостно сел:

– Ну, да?! Ты говоришь о той маленькой блондинке с хвостиком и красной повязкой?

– Скотина! – завопила Моника и, схватив полную пригоршню песку, швырнула в него.

– Эй, вы, двое, кончайте! – раздался властный мужской голос. – Мы и так уже далеко зашли с этой постановкой, чтобы еще потерять ведущего актера, ослепленного сумасшедшей особой.

Марчелло и его подруга взглянули в эту сторону и увидели, что к ним приближается режиссер Ирвинг Хартман, за которым по пятам следует главный оператор Гарольд Шиндл.

Быстрый переход