Король подал руку принцессе и проводил ее в открытую беседочку, что-то вроде хижины, задуманной робким гением какого-то неведомого мастера, который положил начало причудливому и фантастическому в суровом стиле тогдашнего садоводческого искусства.
Этот навес, украшенный вьющимися розами и настурцией, возвышался над скамьей без спинки и был поставлен так, что сидевшие под ним, находясь посреди лужайки, видели все вокруг и были видны со всех сторон, но слышать их не мог никто, ибо непрошеный свидетель, только собравшись приблизиться и подслушать разговор, сразу оказывался на виду у сидевших.
Король знаками приветствовал и поощрял отсюда охотников. Насаживая бабочку на золотую булавку и как будто разговаривая о ней с принцессой, он начал:
— Кажется, здесь можно побеседовать без помехи.
— Да, государь, мне надо было поговорить с вами с глазу на глаз, но на виду у всех.
— И мне тоже, — сказал Людовик.
— Вас удивила моя записка?
— Ужаснула! Но то, что я хочу вам сказать, гораздо важнее.
— Едва ли! Вы знаете, что принц запер передо мною дверь?
— Перед вами! Почему же?
— Вы не догадываетесь?
— Ах, принцесса, нам, кажется, надо сказать друг другу одно и то же.
— А что же с вами случилось?
— Вернувшись домой, я встретил мать, и она увела меня к себе.
— О, королеву-мать!.. Это весьма серьезно, — с беспокойством проговорила принцесса.
— Я думаю! Вот что она мне сказала… Только позвольте мне начать с небольшого предисловия.
— Я вас слушаю, государь.
— Принц говорил вам что-нибудь обо мне?
— Часто.
— А о своей ревности?
— О, еще чаще!
— О ревности ко мне?
— Нет, не к вам, а…
— Да, я знаю, к Бекингэму и к Гишу, совершенно верно. Представьте, принцесса, что сейчас он вздумал ревновать ко мне.
— Вот как! — отвечала принцесса с лукавой усмешкой.
— Но мне кажется, мы не подавали ни малейшего повода…
— По крайней мере я… Но как вы узнали о ревности принца?
— Матушка сообщила мне, что принц вбежал к ней как бешеный и излил целый поток жалоб на ваше… вы извините меня…
— Говорите, говорите.
— На ваше кокетство. Матушка старалась его разуверить, но он ответил ей, что больше слышать ничего не хочет.
— Люди очень злы, государь. Да что же это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, чтобы не начались пересуды и даже подозрения! Ведь мы же не делаем ничего дурного, государь, у нас и в мыслях нет ничего дурного.
И она бросила на короля гордый, вызывающий взгляд, который разжигает пламя желаний у самых холодных и благоразумных людей.
— Конечно, — вздохнул Людовик.
— Знаете, государь, если так будет продолжаться, я не выдержу. Оцените по справедливости наше поведение — разве оно не добропорядочно?
— Да, очень.
— Правда, мы часто бываем вместе, потому что у нас одинаковые мысли, вкусы. Соблазн действительно мог бы возникнуть, но он все-таки не возник!.. Для меня вы только брат, и больше ничего.
Король нахмурился, а она продолжала:
— Когда ваша рука встречается с моею, она никогда не вызывает у меня того волнения, того трепета… как, например, у влюбленных…
— Довольно, довольно, умоляю вас! — перебил ее истерзанный король. — Вы безжалостны и хотите уморить меня.
— Что это значит?
— Да ведь вы… вы прямо говорите, что ничего ко мне не чувствуете. |