Ничего выдающегося ни в фильме, ни в роли Виктора Авилова не было — была лишь убежденность, ярко выраженная артистом в характере персонажа, а потому Мордаунт не вызывал ни ненависти, ни презрения. Он вызывал, скорее, жалость — этот роскошно фехтующий, стройный, изящный молодой человек, положивший свою жизнь на столь неблагородное дело, как месть. Впрочем, речь шла о мести за мать…

О кино Виктор Авилов вообще в своих интервью распространялся мало, но, конечно, назначение искусства было для него скрыто именно в совершенствовании человеческой души, поэтому такие роли, как Платон Андреевич, граф Монте-Кристо и даже Мордаунт, давали актеру не только профессиональный опыт, но и пишу душе, жаждущей мудрости, самопознания. Какой бы превосходной ролью ни был Симон в «Искусстве жить в Одессе», душе Авилова он не мог быть близок. Романтические, инфернальные герои обладали для артиста невероятной притягательностью — в них он раскрывался неожиданно и очень интересно.

К сожалению, только в театре…

Первые киноопыты убедили Виктора Авилова в том, что искусство это, конечно, увлекательное, но до театра ему далеко. В цитированном уже интервью он признавался: «Кино для актера вообще не искусство, это дрянь и халтура. Вот сейчас я выйду на сцену и без дублей три часа отработаю. И если где-нибудь ошибусь — это мой прокол. А в кино если ошибусь, то эпизод переснимут, еще девять дублей сделают и выберут лучший…»

То, что он начал много сниматься в кино, никак не изменило его положения в театре. Собственно, что могло так уж кардинально измениться? Он и до кино был «первым сюжетом» своего театра, не требующим никаких привилегий. В неопубликованном интервью Авилов говорил: «Какие в театре могут быть привилегии? Когда мне нужно, когда я начинаю работать в фильме, я подхожу к Валерию Романовичу и спрашиваю: „Валерий Романович, нельзя ли мне с такого-то по такое-то число освободиться?“ Это я заранее всегда делаю, за месяц. Потому что он начинает составлять репертуар и он учитывает мою просьбу. Он действительно ставит спектакли без моего участия. Потом я приезжаю и подряд уже неделю или десять дней шпарю спектакли. Это как — привилегия? Или это нормальные человеческие отношения?»

А в Театре на Юго-Западе тем временем продолжалась своя жизнь. В 1985 году ему было присвоено звание «Народный театр» — новый статус позволял некоторые «вольности». Впрочем, Валерий Белякович шел на них и прежде. А осенью следующего, 1986-го, Театр на Юго-Западе выехал на первые свои зарубежные гастроли в Чехословакию. Повезли «Женитьбу», в которой был занят и Виктор Авилов, и «Русских людей» К. Симонова.

В этом была явная ошибка. Если гоголевскую «Женитьбу» принимали горячо, от души смеясь над известными коллизиями и оценивая мастерство молодых, совсем незнакомых артистов, то «Русские люди» вызывали иную реакцию — несмотря на то, что прошло почти два десятилетия, чехи не забыли о советских танках в Праге в августе 1968 года. Как только на сцене появлялись солдаты с автоматами — примерно треть зрителей покидала зал. И не могли спасти положение ни песни Владимира Высоцкого, которыми был пронизан спектакль, ни мастерство юго-западных актеров…

Память человеческая устроена причудливо и непреодолимо — с ней ничего не сделаешь, не заставишь ее замолчать…

В том же 1986 году произошло в жизни коллектива еще одно событие.