|
Подпольщик Пульканов И. Г., сидевший в одной камере с Лягиным В. А., показал, что Лягин В. А. возвращался в камеру с допросов весь окровавленный, еле держась на ногах, но все же не терял духа. Его жестоко избивали нагайками, запускали иголки под ногти рук, ставили на горячую плиту, выкручивали цепями руки, кололи шилом в бедра, вырывали щипцами волосы на голове. Тело от шеи до пяток было покрыто коркой запекшейся крови, кожа полопалась, повреждено сухожилие левой ноги».
Описание жуткое! Однако можно понять, что с Гавриленко поступали еще страшнее, вследствие чего, наверное, и удалось вырвать у него какие-то бредовые признания, и потому Виктор сказал однозначно, что «Гавриленко — не предатель!». Повторяем это снова и снова, чтобы запомнилось. А сам Лягин ни в чем не признавался и ничего не признавал. Гитлеровцы пытались узнать у него хотя бы самую малость: является ли он тем «Кентом» или «КЭНом», резидентом, который подписывал радиограммы, — но Виктор не доставил им и такого удовольствия, не сказав ни «да», ни «нет». А ведь мучения были нечеловеческие… В «Докладной записке» указано: «Чувствуя, что палачи до конца не оставят его в покое, Лягин В. А. в марте 1943 года решил кончить жизнь самоубийством. Он ночью перерезал себе вену на левой руке кусочком безопасной бритвы, бывшим у него в козырьке фуражки. Рано утром надзиратель увидел на полу камеры лужу крови, поднял тревогу. В бессознательном состоянии Лягина В. А. вынесли из камеры и перевели в тюремную больницу, где к его кровати поставили двух часовых. Через 8 дней он еще больной вернулся обратно в камеру. Вторичная попытка Лягина В. А. кончить жизнь самоубийством не удалась, так как в результате повторного обыска все острые и режущие предметы были из камеры изъяты». Не знаем, для чего, но опять-таки некоторые авторы предлагают совершенно иную, более эффектную версию неудачной попытки самоубийства. Мол, дело происходило в бараке, Лягин располагался на верхнем ярусе койки, так что, когда он перерезал себе вены, струя крови облила лицо спящего внизу уголовника, который перепугался спросонья, решив, что его не то режут, не то топят, и поднял крик… По нашему мнению, драматизма в подлинных событиях хватает и без надуманных версий или какого-то «оживляжа». О том, как к Виктору попала бритва, мы не знаем. Магдалина Дукарт в своих показаниях, данных ею на допросе 26 марта 1946 года, рассказывала: «19 марта 1943 года, в очередную годовщину дня моего рождения, РОЛИНГ по просьбе КОРНЕВА, как и в первый раз, устроил мне вторично свидание с КОРНЕВЫМ также в присутствии РОЛИНГА и другого переводчика, фамилии которого я не знаю. На этом свидании также присутствовала моя мать… Во время данного свидания КОРНЕВ просил меня, чтобы я принесла термос с кофе и вложила в него лезвие от бритвы, но я этого не сделала из-за боязни. В этот раз КОРНЕВ предупредил меня, чтобы я не опасалась за его жизнь, и он выразил уверенность в том, что я с ним смогу еще увидеться. Одновременно он просил меня, чтобы я передала привет его матери. Больше я КОРНЕВА не видела, и на свиданиях, кроме указанных выше двух, с ним не бывала». В общем, бритву Виктору передал кто-то другой… А в их квартиру по улице Черноморской заглядывали — это известно по последующим показаниям Магды Дукарт — какие-то неизвестные женщины, спрашивавшие Корнева; 14 февраля там появился «участник организации некто Саша», который об аресте Виктора Александровича не знал. Ровно через два месяца после первого раза тот же самый Саша появился на квартире Дукартов вновь, и вот что Магда рассказала об этом визите и его последствиях следователю НКГБ: «14 апреля 1943 года к нам на квартиру снова пришел участник подпольной организации КОРНЕВА указанный выше САША и в подвале нашего дома взял оружие КОРНЕВА, которое там хранилось. |
