— Я думаю!

— И прицеливались, и спускали курок?

— Да.

— И попадали?

— Еще бы!

Тут он опустил ствол ружья, который держал в руках, посмотрел на меня и произнес:

— Да, попадали, безусловно, — но куда?

— В цель, понятно.

— Что вы мне пыль в глаза пускаете!

— Я говорю правду.

— Черт подери, сэр! Вас не поймешь! Я уверен, что вы не попадете в стену, будь она хоть двадцать локтей в вышину и пятьдесят в длину, но в то время как вы утверждаете совершенно невозможные вещи, у вас такое серьезное, внушающее доверие лицо, что можно выйти из себя! Я ведь не мальчишка, которому вы даете уроки! Поняли? Эдакий грингорн, книжный червяк, и вдруг утверждает, что умеет стрелять! Роясь в турецких, арабских и других негодных старых книгах, когда же он находил время стрелять? Снимите-ка вот это старое ружье со стены и попробуйте взять на прицел! Из него стреляют по медведю — лучшего ружья я никогда не видывал.

Я снял ружье со стены и прицелился.

— Хэлло! — воскликнул он, вскочив с места. — Что такое? Вы обращаетесь с этим оружием, как с легкой тросточкой, а между тем это самое тяжелое ружье из тех, которые я знаю. Неужели вы обладаете такой силой?

Вместо ответа я схватил его за полу куртки и ремень от штанов и поднял правой рукой в воздух.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Пустите меня! Ведь вы гораздо сильнее моего Билла!

— Вашего Билла? Кто это?

— Это был мой сын… Но — оставим это! Он погиб, как и другие… Из него вышел бы толковый парень, но он угас в моем отсутствии. Вы на него похожи ростом, у вас почти такие же глаза и одинаковая с ним форма рта. Поэтому… впрочем, это вас не касается! — На лице его выразилась глубокая печаль. Он провел по лбу рукой и продолжал теперь уже бодрым голосом: — Ах, сэр, действительно очень жаль, что при такой мускульной силе вы углубляетесь только в книги. Вам следовало бы заняться физическими упражнениями!

— Я и занимаюсь.

— Неужели?

— Ну да!

— А боксом?

— Нет, он у нас мало распространен. Зато — гимнастикой и борьбой.

— И верховой ездой?

— Да.

— И фехтованием?

— Даже давал уроки.

— Слушайте, не завирайтесь!

— Хотите испытать?

— Спасибо. Мне достаточно и того, что было! Вообще я должен работать. Садитесь!

Он вернулся к верстаку, и я последовал его примеру. Наш дальнейший разговор был весьма односложен. Мысли Генри, казалось, были заняты чем-то важным. Внезапно он прекратил работу и спросил:

— А занимались ли вы математикой?

— Она была моим любимым предметом.

— Арифметикой, геометрией?

— Разумеется.

— Землемерным искусством?

— В высшей степени охотно. Часто без всякой необходимости я колесил по окрестностям с угломером в руках.

— И вы действительно умеете измерять?

— Да. Я часто принимал участие в горизонтальных и вертикальных измерениях, хотя и не хочу утверждать, что мои познания достигают уровня знаний настоящего землемера.

— Отлично, очень хорошо!

— Но почему вы об этом спрашиваете, мистер Генри?

— У меня имеется на то особая причина. Поняли? Сейчас вам незачем это знать… Потом выяснится! Сперва я должен узнать, умеете ли вы стрелять.

— Так испытайте меня!

— И испытаю.