Лавиния весело кликнула Джианетту и расхохоталась, увидев пораженное лицо девушки.
— Но, синьорина, пардон, миледи, — Джианетта вытянула вперед смуглый палец, — это же платье синьоры!
Лавиния тряхнула пышными юбками:
— Ну не чудесно ли это выглядит, Джианетта? Разве не чудесно я выгляжу?
Девушка восхищенно всплеснула руками:
— Ах, molto bella, molto bella!
Лавиния знала, что мужчина в соседней ложе обратил внимание на ее туалет. Он и смотрел на нее так долго именно потому, что платье подчеркивало ее красоту. Она ничуть не жалела о своем дерзком поступке, хотя долгий взгляд незнакомца в театре не имел никакого значения — разве что поднял на мгновение ее дух.
И все же она радовалась, что кузина Мэрион не хватилась платья, которое утром было благополучно водворено на место. Она также была в восторге от того, что получила возможность провести какое-то время как ей вздумается. Она собралась побродить по Пьяцце, полюбоваться на витрины магазинов — эти маленькие сокровищницы, содержимое коих было для нее совершенно недосягаемо, — и, быть может, позволить себе отчаянное мотовство — выпить утреннюю чашечку шоколада у Флориана.
Лавиния не признавалась самой себе, что надеется снова увидеть вчерашнее семейство. Девочка, кажется, говорила о том, что собирается покормить голубей... Но кто знает, когда она этим займется и оправилась ли неведомая Элиза от желудочного заболевания?
На Пьяцце толпились, как обычно, кучки зевак. Преобладала английская речь. Может, это объяснялось тем, что у англичан особенно громкие голоса? Во всяком случае, джентльмены в твидовых пиджаках и леди в платьях из муслина или органди, прикрывающиеся зонтиками, чтобы защитить свою нежную кожу от свирепого итальянского солнца, выглядели совершенно так же, как гости, собиравшиеся летом на загородные приемы там, на родине. Какая жалость, размышляла Лавиния, что англичане так густо растеклись по всему земному шару!
Но, несмотря на привычный облик людей, площадь Сан-Марко выглядела восхитительно экзотично?
Когда Лавиния устала от созерцания витрин, она позволила официанту усадить ее за один из столиков на улице перед кафе Флориана. Одарив ее соблазнительной улыбкой, официант приветливо сказал: «Bion giorno, signorina! — Затем, желая блеснуть своим английским, добавил: — День сегодня превосходный».
Лавиния согласилась, что это и в самом деле так, и, не ощущая ни малейшего стыда, порадовалась восхищению, которое явно вызывала у официанта. По ее аккуратному строгому платью он, без сомнения, видел, что она не из богатых англичан, тем не менее он не оставлял ее своим вниманием, а день и впрямь был превосходный. Где в Англии увидишь такое синее небо или сможешь наблюдать подобные сцены? Да и вообще, сидеть одной в кафе, не привлекая к себе нежелательного внимания! Можно было не тревожиться: на нее смотрели просто как на одну из полоумных иностранок, разве что очень хорошенькую, и она с удивлением чувствовала себя почти счастливой!
Лавиния допила свой шоколад прежде, чем успела заметить девочку в инвалидной коляске. Она сидела посредине Пьяццы в окружении машущих крыльями голубей. Кроме голубей, вокруг нее, похоже, никого не было.
Лавиния поискала глазами среди прохожих ее отца, того высокого темноволосого мужчину, или ее мать, или хотя бы какую-нибудь служанку в форменном платье, которая, по-видимому, должна была ее всюду сопровождать. Никого не было. Лавинии даже издали было видно, что ребенок очень напряжен. Девочка вцепилась руками в подлокотники коляски. Ее маленькие плечики неподвижно застыли. Казалось, она вот-вот ударится в слезы.
Поддавшись внезапному порыву, Лавиния вскочила и подошла к ней:
— Простите меня, дорогая, но с вами что-то случилось?
На девочке была розовая панамка из хлопчатобумажной ткани, затенявшая ее лицо. |