— Нет, нисколько, но жена любит, и Флора, надеюсь, тоже будет любить.

— Ах, я обожаю оперу, папа! Когда я смогу иметь туалет вроде того, что украла мисс Херст, то есть, я хочу сказать, взяла взаймы?..

Лавиния с трудом удержалась от желания больно шлепнуть девочку:

— Ваша дочь имеет в виду платье, которое было на мне вчера вечером. Это платье моей кузины. У нее более богатый гардероб, чем у меня. К счастью, размер у нас одинаковый.

Теперь его интерес к ней уже не вызывал сомнений, хотя Лавиния и прежде ощущала это таящееся за внешней любезностью внимание. Сердце у нее учащенно билось. Никогда в жизни она не видела такого яркого солнечного света, такой изумительной архитектуры, таких благовоспитанных туристов и даже таких восхитительных голубей, как эти вот обитатели Пьяццы Сан-Марко! И никогда еще она не испытывала такого пьянящего ощущения жизни и такого острого сознания грозящей опасности и отчаяния. Стоя тогда, во время процесса, перед судьей с его старым, сморщенным как кожа ящерицы лицом, она куда лучше владела собой, чем теперь, стоя перед Дэниелом Мерионом. Это было совершенно неоправданно: ведь Дэниел не собирался приговорить ее горячо любимого брата к смерти или к тюремному заключению, да к тому же после сегодняшней встречи она никогда его больше не увидит.

— Я хотела бы пояснить, что состою в качестве компаньонки при моей кузине, — сказала она, сознательно пытаясь подогреть его любопытство к себе. Ведь даже самого искушенного мужчину не могла не заинтриговать ситуация, при которой оказывалось, что вчерашняя красавица принадлежит к этой особой категории женщин — оплачиваемых компаньонок, чье назначение — быть полезными, но при этом невидимыми. Глаза ее так и плясали. — Флора говорит абсолютную правду, называя меня прислугой, но это вовсе не означает, что я не способна наслаждаться всем тем новым, что вижу и слышу вокруг себя. Я совершала утреннюю прогулку по этой восхитительной площади, когда увидела вашу дочь, явно попавшую в беду. А теперь простите меня — мне надо идти в гостиницу: моя кузина, возможно, вернулась.

— Но вы собирались есть с нами мороженое! — негодующе воскликнула Флора. — Вы что — от папы убегаете? До того, как он подошел, у вас время было.

— Флора — большая блюстительница порядка, — непринужденно обронил Дэниел Мерион. — Боюсь, вам придется ей повиноваться. Кстати, вы действительно хотели убежать от меня?

Какой у него пытливый взгляд! Что-то утаить было бы очень трудно. С другой стороны, до чего же увлекательно все-таки попробовать это сделать! Она до сих пор слышала доносившийся из далекого детства голос гувернантки: «Мне очень жаль, миледи, но я не в силах справиться с мисс Лавинией. Если ей чего-нибудь очень хочется, она стремится добиться этого любой ценой». И ответ смирившейся с судьбой мамы: «Можно только надеяться — сама жизнь ее научит».

Уж конечно, не будет вреда от того, что на ближайшие полчаса она забудет, чему жизнь уже успела ее научить...

Лавиния грациозно присела за столик:

— Конечно, если это доставит Флоре удовольствие, я могу ненадолго задержаться. Охотно съем мороженое. Еще совсем рано, а уже так жарко — ничуть не похоже на наш климат. Вы надолго в Венеции, мистер Мерион?

— Где это вы так наловчились, мисс Херст, отвечать вопросом на вопрос?

Напускать на себя скромность, потупив взгляд, — к этому приему она никогда не прибегала. Вот и сейчас она посмотрела ему прямо в глаза:

— Я не считала вас столь опасным, чтобы мне следовало обратиться в бегство.

От этого обмена репликами удовольствие получила Флора, воспринявшая их как шутку.

— О, папа не опасен. Папа, разве ты опасен? А что, вы подумали, он сделает, мисс Херст? Побьет вас, как иной раз бьет Эдварда? — Затем благодаря удивительной проницательности девочка, как видно, почувствовала, что на ее глазах происходит что-то, к чему она прямого отношения не имеет, и она раздраженно воскликнула: — У меня голова разбаливается.