— Ты много индейцев знал?

— Встречал, — ответил Дэйви. — Больше шауни. Ну и понка-сиу, чероки, делавары. Я не думаю о них плохо. У них свои обычаи, у нас свои, а ежели насчет того, как просуществовать в тутошних сторонах, то они разбираются лучше. Вот Боб Сэнди, тот да, считает: индеец хороший, когда мертвый. Он вернулся один раз с отцом домой с мельницы, глядь, вся семья перебита, жилье сожжено. Даже свиней нашпиговали стрелами. Так что у Боба зуб на них здоровущий. Почему мы и поручили ему присматривать за нашим ото.

— Присматривать? Получается, вы ему не доверяете?

— Чантри, этот индеец едет к своему племени. Джентльмену с Востока наше добро — ерунда, но для индейца-то оно — богатство великое. Ухитрится он нас перерезать или сообразить со своими ловушку для нас, все достанется им, а наш друг превратится в большую шишку. Христианского воспитания они не получили, никто не говорил им прощать врагов и что воровать нехорошо. Они осуждают только кражи в своей деревне и у своих родичей. Большинство племен обозначают «чужого» и «противника» одним словом. Белые часто думают, индейцы против них, потому что они белые. А ничего подобного. Индеец пришибет другого индейца с такой же охоткой, как и белого, разве что на белом больше поживы бывает.

— Вообще недурно они устроились, туземцы эти. Лучшая охота в мире, никаких тебе налогов, земли — гуляй не хочу.

— Ага. — Дэйви засмеялся. — Вот он, бостонец-то, вылазит. Ты проморгал, что у вас в цивилизованном мире надежная защита, и закон, и обычай, а тут всей защиты добрый конь и зоркий глаз. Свободные дикари, о которых ваш брат рассусоливает, носа со стоянки высунуть не могут, чтобы кто-нибудь за их скальпами не промышлял.

Некоторое время мы молчали. Мои мысли унеслись далеко за горизонт. Эти широкие дали, должно быть, похожи на степи, покинутые необузданными скифскими всадниками во время миграции на юг и запад из Центральной Азии. Они тоже снимали скальпы, несмотря на то, что работали по металлу и во многих отношениях больше продвинулись по пути прогресса, чем американские аборигены. Оттуда пришел и наш народ… а может, с территорий к востоку от Дуная или Дона. Единого мнения по этому вопросу нет, лично я склоняюсь к Центральной Азии. Среди переселяющихся племен шли кельты и мы — откочевавшие дальше всех, ирландцы, валлийцы, бретонцы, поныне сохранившие остатки старых поверий, древних навыков.

С начала времен люди меняли места обитания, обычно тянулись на запад и юг. Миграция, частью которой я являюсь, может быть, последняя великая волна. Но она отличается от всех прежних. Нет организации в роды, нации, захватывающие армии; идут отдельные люди, каждый решает за себя и сам снаряжается.

Незнакомцы друг другу и все же с общей целью, они выходят из тысячи городов и поселков, переваливают через горы, просачиваются по ущельям, спускаются по рекам, гибнут и выживают, падают жертвами дикарей, и всегда на их места встают новые, и нет им конца.

Я видел их на реках Мононгахила и Огайо плывущими вниз на плотах, находящими место для дома в Иллинойсе и Миссури или продолжающими путь к Техасу. Некоторые толкуют об Орегоне, о Калифорнии. Сделав первый шаг, отдав швартовы общественных связей, расставшись со школой, церковью, сельской лавкой, родней, оставаться в дороге уже легко. Путешествовать всегда проще, чем остановиться.

Пока стремишься к земле обетованной, живешь мечтой. Осесть — значит взглянуть в лицо действительности. А мечтать ведь несложно, куда сложнее воплотить мечту.

— Ты тут про индейцев разливался, какая у них охота. Гоняться за дичью хорошо, когда дичь есть, только сезоны сменяются, и дичь уходит. А зимой ни ягод, ни семян, ни орехов — трудновато бывает раздобыть жратву.

— Это правильно, но они же коптят мясо, а некоторые племена сажают кукурузу и тыкву.