Да, квартира не очаровывала идеальным порядком. Пожалуй, Катя не наводила чистоту несколько недель. А почему она обязана? Ей удобно, а предпринимать какие-то усилия в ожидании возможных гостей — это уже мазохизм. Кому мешает пыль, тот пусть ее и вытирает. Зато если уж Катя решалась на уборку (весьма редко), то делала ее радикально, с выметанием мусора из-за шкафов и перетряхиванием старой одежды в чемоданах.
— Ого, — ухмыльнулся Сергей Васильевич с видом человека, заставшего хозяйку абсолютно голой. — Не думал, что у женщины в квартире бывает такой… ммм… такой…
— Вам, очевидно, очень повезло с женой, — прокомментировала Катя, подавив желание подсказать слово «бардак».
— Ну, — выдавил Жуков, — она… то есть… она все время убирается. Или на кухне… котлеты всякие…
— Только бутерброды, — поспешила развеять надежды Катя, — при условии, что масло намажете сами. Кофе сварю, но сахар размешивать не стану.
— Я могу и растворимый, — с готовностью заметил гость.
Катя развела руками.
— Зато я не могу. Я тут приносила на работу растворимый кофе. Дорогой, между прочим. Неделю не заглядывала в банку, потом открываю — и цепенею.
— Все выпили? — предположил Жуков. Сотрудники редакции не слишком ценили право собственности в отношении продуктов питания.
— Хуже! Вместо гранулированного кофе в банке находилась угольно-черная твердая масса… нечто вроде окаменевшей смолы. Причем со странным запахом.
— Наверное, залезли мокрой ложкой.
— Возможно. Но у меня в желудке тоже не сухо. Вещество, способное на подобные превращения, я предпочитаю внутрь не принимать.
Сергей Васильевич засмеялся, напряженное лицо расслабилось. Замечательно, вот она, теплая, доверительная атмосфера, в которой мужчина скорее проболтается. А время от времени надо его подкалывать. Контрасты — самый действенный метод.
— Я как раз хотел поговорить о работе, Катюша. Слушай, давай перейдем «на ты»? И зови меня Сережей. Забудем субординацию.
«А ведь он тоже надеется что-то из меня вытянуть, — догадалась Катя. — Иначе откуда такой демократизм? Уверена, он из тех, кто не забывает субординацию даже в постели».
— Субординацию? — наивно удивилась Катя. — О чем ты? Я у тебя больше не работаю.
На секунду Жуков скривился, однако быстро взял себя в руки.
— Именно это я хотел обсудить. Мы еще не успели оформить документы на увольнение, а теперь это ни к чему. Возвращайся обратно.
— А Лайма не обидится? — стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ехидства, осведомилась Катя.
— Пусть обижается, — с удовлетворением ответил Сергей. — Права на последний роман Арт Тура у нас уже куплены, а новых романов не будет.
Было видно, что ему и в голову не пришло соврать: ради тебя, о прекрасная дама, я готов пожертвовать частью прибыли. Он полагал, даже самая тупая из прекрасных дам вряд ли поверит в подобную чушь. И, как ни странно, что-то в этой простодушной прагматичности Кате импонировало.
— Но последний роман не закончен, — вспомнила она.
— Неважно. Турищев обсуждал планы с сыном, тот допишет за него.
— Федор? — удивилась Катя. — Почему не Лайма?
Жуков хмыкнул.
— Лайма не способна написать даже сочинение «Татьяна Ларина — русская душою». Она вообще не понимает, зачем люди читают художественную литературу. Дурью маются.
— А разве нет? — улыбнулась Катя. |