— Да мать вашу так, — сказал Терви. — Я всего-то и хочу, что поговорить с президентом.

Он сидел, скрестив ноги, на диване. Совершенно голый. На коленях у него лежала толстая, сплошь обмотанная изоляционной лентой труба.

— Мы пытаемся с ней связаться, — объяснил Райделл. — Ты уж извини за задержку, но только дело это очень сложное, инстанции всякие промежуточные, никак не пробиться.

— Кой хрен, — покачал головой Терви. — Да неужели никто не может понять, что я действую по указаниям Господа?

В голосе его не было никакой злобы, только усталость и отчаяние. Через открытую дверь спальни Райделл увидел девушку. Она лежала на полу ничком, так что лица не было видно. Правая нога неестественно вывернута, сломана что ли? А где же дети?

— Что это у тебя за штука? — спросил Райделл, указывая на обмотанную скотчем трубу.

— Ружье, — устало объяснил Терви. — Потому-то мне и нужно поговорить с президентом.

— В жизни не видел таких ружей, — признался Райделл. — А чем оно стреляет?

— Консервные банки, залитые бетоном.

— Не брешешь?

— Смотри.

Терви поднес свою пушку к плечу. Теперь Райделл рассмотрел замысловатый затвор, спуск (наверное, спуск), похожий на ручки хирургического зажима, и два гибких шланга. Шланги тянулись к тяжелому — такие возят на тачке — газовому баллону.

Все это время Райделл стоял на коленях. Синтетический ковер, устилавший комнату, насквозь пророс пылью. Ствол идиотского оружия описал широкую дугу, какую-то долю секунды он смотрел Райделлу прямо в лицо. Круглая черная дыра, огромная, дюйма четыре в диаметре. Кулак просунуть можно. Терви взял на мушку дверь стенного шкафа, видневшуюся в глубине спальни.

— Терви. — Собственный голос показался Райделлу чужим. — Терви, а где эти долбаные дети?

Терви потянул спусковую ручку и прошиб в двери стенного шкафа рваную дыру размером с блюдце. В шкафу сидели дети. Они завопили. Наверняка завопили, хотя Райделл этого и не запомнил. Мой подзащитный, говорил позднее адвокат, не только лишился на время слуха, но и пришел в состояние акустически индуцированной каталепсии. Изобретение этого вонючего придурка грохнуло лишь на пару децибел слабее, чем шумопарализующая граната. Короче говоря, Райделл не помнил, как вопили дети, не помнил, как прострелил Кеннету Терви голову, не помнил вообще ничего. Очнулся он в больнице. Рядом с койкой сидела женщина из телевизионного шоу «Копы влипли». Женщина сказала Райделлу, что ничего не может обсуждать с ним, пока не поговорит с его адвокатом. Нет у меня никакого адвоката, сказал Райделл. Знаю, сказала женщина. Нет, так будет, мы уже об этом позаботились, подожди немного, адвокат скоро придет.

«Копы влипли»… Райделл лежал и вспоминал, как любили они с папашей смотреть эту передачу. Особенно папаша: его, бывало, и вообще от телевизора не оторвешь.

— А что, — спросил он через пару минут, — крупно я влип?

— Мало не покажется, — улыбнулась женщина.

Райделл присмотрелся к ней повнимательнее. Симпатичная.

— Как тебя звать?

— Карен Мендельсон.

Столичная штучка, в Ноксвилле таких не встретишь. Да и в Мемфисе — тоже.

— Так ты что, с телевидения? «Копы влипли»?

— Да.

— И чем же ты у них занимаешься?

— Я юрист.

За всю свою жизнь Райделл не видел еще ни одного юриста — зато теперь ему предстояло встречаться с ними чуть не каждый день.

Райделл вставил ключ, набрал на клавиатуре пароль, прогнал через систему тестовую программу, и серые прямоугольники дисплеев ожили.