– Его мы нашли в ее комнате. Она не взяла его с собой. Мне все это действительно очень неприятно, можете себе представить. Это чрезвычайное происшествие. Но пациенты убегают от нас не впервые, и до сих пор мы возвращали всех целыми и невредимыми. Поверьте, далеко уйти она не могла. Клиника находится в очень уединенном месте…

– Очень уединенном? – Хелен хватала воздух ртом, и пока она пыталась справиться с нахлынувшими слезами, последовал вопрос, которого она опасалась.

– А у вас случайно нет родственников в Варшаве? – спросил доктор Рейд и, не дожидаясь ответа, продолжил: – В ее комнате мы нашли письмо, похожее на любовное. Подписано «Павел», и, судя по адресу, отправлено оно было из Варшавы. Кроме того, мы нашли пустой конверт из под авиабилетов…

Словно в трансе, она записала варшавский адрес, позволила уверить себя, что доктор Рейд сообщит в полицию, а затем положила трубку. Прошло несколько минут, в течение которых она отчаянно пыталась успокоиться, после чего позвонила Патрику Вейшу в Варшаву.

– Чего то подобного я как раз и опасался, – с грустью прокомментировал он новость об исчезновении ее дочери. – Похоже, они сбежали вместе.

При мысли об этом в животе у Хелен все сжалось. Не прошло и получаса – она как раз направлялась в свою квартиру, – как ей снова позвонил Патрик Вейш.

– Один мой друг работает в службе безопасности полетов, у него есть доступ к данным, к которым у него вообще то не должно быть доступа. Он только что подтвердил, что некая Мэйделин Морган вчера вечером улетела в Варшаву через Вену.

Как только Хелен осознала, что ее дочь одна отправилась в Варшаву, у нее закружилась голова. Конечно, Мэйделин – уже не та маленькая девочка с чудесными кудрями и большими изумленными глазами, которую Хелен все еще представляла себе, думая о ней. Мэйделин исполнилось шестнадцать, столько же, сколько было ей самой, когда в ней увидели модель… Ей стало зябко. В ее случае детство закончилось в мире моды, в случае Мэйделин – болезнью. Болезнь отняла у нее Мэйделин какое то время назад. Теперь дочь жила в тысяче миль от нее, в клинике. Не проходило ни одного дня и даже часа, чтобы она не тосковала по дочери. Однако Хелен пыталась утешать себя мыслью, что там она находится в надежных руках. Поверила врачам, что у них ей будет лучше, чем дома. Но то, что Мэйделин, не позвонив ей, сбежала из клиники, улетела одна в Европу, без присмотра, – эта мысль до смерти напугала женщину.

– Приезжайте сюда! – потребовал Патрик, когда она рассказала ему о еще одном звонке с номера, имевшего такой же код, как у клиники.

Это звонил полицейский. Директор клиники дал номер ее мобильного телефона местным копам. «Были ли у Мэйделин проблемы?» – поинтересовался полицейский, и Хелен ответила грубее, чем намеревалась: «Разумеется, иначе моя дочь не оказалась бы в психиатрической лечебнице!» После этого его интерес к расследованию заметно угас. «В ее палате нашли любовное письмо, есть ли у вас какие то предположения по поводу того, кто его отправил?» – спросил он.

Хелен заставила себя рассказать об отце Патрика Вейша, жившем в Польше. Ей было нелегко признать, что, возможно, ее дочь связалась с человеком, который старше ее на пятьдесят лет. Кто же отнесется всерьез к исчезновению Мэйделин? Она решила рассказать и о сведениях, добытых другом Патрика нелегальным путем. Ее не волновало, что у него будут неприятности.

Как и ожидалось, это ввело полицейского в ступор. Знает ли она фамилию этого человека? Как так вышло, что он раскрыл служебную информацию? Это федеральное преступление. В этот миг нервы Хелен не выдержали. Она заорала в трубку, пытаясь заставить полицейского вернуться к поискам ее дочери. В конце разговора тот вежливо, но без особого энтузиазма попрощался.