Пошевелившись, она поняла, что болит все тело. Боль была гораздо сильнее той, которую ей когда либо доводилось испытывать. Словно кожа на всем ее теле была обожжена. Осторожно поднявшись, она тут же потеряла равновесие и упала. Руки вцепились в землю и траву. Она снова попыталась встать на ноги и снова упала, когда все рядом с ней словно закружилось. А потом она увидела дом. Увидела его окна невдалеке. Застонав от боли, она все же сумела подняться.

Пройдя лишь несколько метров, она едва переводила дух. Ей казалось, что тело и лицо вот вот взорвутся от боли. Споткнувшись, она рухнула на колени, и ее стошнило. Она с удивлением посмотрела на желчь, отливавшую желтовато зеленым на солнце. Медленно перевела взгляд на дом. Воспоминания постепенно возвращались. Другие девушки. Автобус. Подземелье. Обморок. Неужели она наконец то свободна?

Эта мысль помогла ей встать. Она двигалась вперед шаг за шагом и наконец добралась до веранды. В окнах отражалось солнце. Запнувшись на первой ступеньке, она на четвереньках забралась на вторую. Схватилась за ручку двери, сумела выпрямиться. Ей казалось, что она изо всех сил забарабанила в дверь, но раздался лишь робкий стук. Голова раскалывалась, и она прижалась лбом к деревянной двери. Прислушалась. Услышала биение собственного сердца, шум в ушах, свое дыхание. Потом раздался звук шагов.

Когда дверь открылась, девушка, прислонившаяся к ней всем телом, потеряла равновесие и растянулась на пороге. Коснулась головой чего то мягкого, издавшего пронзительный крик. В следующее мгновение она ударилась о твердые половицы, потому что не смогла выставить вперед руки.

– Oh, Dios mío, un monstruo!  – Это было последнее, что она услышала до того, как ее поглотила тьма.

23. Сан Паулу

Пасечника звали Нальдо, у него были маленькие умные глазки. Он казался то взволнованным, то подавленным, игнорировал Миллнера и в основном общался непосредственно с Жу. Это была довольно крупная пчелиная ферма, и Миллнеру она действительно показалась заброшенной. Лишь кое где летали пчелы, что для пасеки такого размера было очень необычно, как не уставал повторять Жу. Однако Миллнер только радовался этому, поскольку ненавидел все, что умело летать и кусаться.

Эта ненависть несколько ослабела, когда пасечник отвел их в сарай и продемонстрировал им то, что находилось внутри. Поначалу Миллнер решил, что там хранится пшеница или какой то корм для пчел, но при ближайшем рассмотрении это оказалось горой пчелиных трупов. Зачерпнув их пригоршню, Нальдо сунул мертвых пчел гостям под нос. Затем взял одну и разломил, словно краба.

– Это какой то вирус или грибок, убивающий насекомых! – перевел его слова Жу, тыча пальцем в белесый налет на теле пчелы.

Миллнер кивнул, будто всю жизнь только тем и занимался, что лечил насекомых, а потом поспешно выбрался из душного сарая. После того как он увидел тысячи пчелиных трупов, ему казалось, что даже здесь чувствуется запах разложения.

И вот теперь они сидели на веранде дома, где жил Нальдо. На столе перед каждым из них стоял стакан с крепким алкогольным напитком, отдававшим медом.

– Когда умерли первые пчелы? – спросил Миллнер напрямую у хозяина, который поглядел на Жу, как бы спрашивая у него разрешения ответить. Бразилец перевел.

– Три недели назад, – ответил Нальдо и, чтобы подчеркнуть собственные слова, поднял вверх три пальца. – В первый день они умирали тысячами, – продолжил он. – На следующий день – десятками тысяч, и так далее, вплоть до сегодняшнего дня.

Благодаря тренингу по биологическому терроризму, который с ним провели эпидемиологи, Миллнер знал, что столь быстрое распространение болезни является скорее исключением.