Вернувшись наверх, Коннатиг сразу прошел в гардеробную, где занялся приготовлением той версии самого себя, какая, по его мнению, производила должное впечатление на аластридов любого происхождения. Сначала он нанес несколько мазков грима телесного тона чуть темнее оттенка кожи, чтобы подчеркнуть очертания скул и висков, после чего покрыл зрачки мягкой влажной пленкой, делавшей их темнее и значительно ярче. Наконец, искусственная накладка создала горбинку на носу, придававшую профилю дополнительную решительность. Коннатиг надел строгий черный мундир, оживленный лишь серебряными пуговицами на эполетах, и обтянутую черной тканью каску, почти закрывавшую коротко остриженные волосы.

Коннатиг нажал кнопку — у противоположной стены появилось голографическое изображение его самого: подтянутый мрачноватый человек неопределенного возраста, олицетворение непререкаемого авторитета власти. Правитель трех тысяч миров рассматривал трехмерное отражение деловито, не проявляя ни одобрения, ни разочарования — как плотник, надевший привычный фартук перед тем, как подойти к верстаку.

Из неизвестного источника послышался тихий голос Эсклавада:

— Шептуны ожидают в Черной гостиной.

— Благодарю вас, — Коннатиг прошел в соседнее помещение, точную копию Черной гостиной, где уже разговаривали голографические реплики Шептунов: трое мужчин и одна женщина в типичных для современного Аррабуса повседневных, довольно-таки легкомысленных нарядах «веселенькой» расцветки. Коннатиг внимательно изучал их изображения — такую разведку он производил практически в отношении каждой делегации, чтобы хотя бы частично нейтрализовать уловки и ухищрения ходатаев, надеявшихся повлиять на него в своих целях. Неловкость, напряжение, гнев, безразличное спокойствие, отчаяние, фаталистическое оцепенение — Коннатиг научился распознавать признаки всех этих состояний и оценивать общее настроение прибывших к нему депутатов.

По мнению Коннатига, в данном случае перед ним, несмотря на однообразие костюмов, была достаточно разношерстная группа. Каждый из Шептунов олицетворял психологический аспект, в чем-то несовместимый с другими тремя и свидетельствовавший о разобщенности или даже взаимной неприязни членов делегации.

«В случае Шептунов, выбираемых почти случайно из числа всех желающих представлять интересы населения, отсутствие психологической совместимости может ни о чем не свидетельствовать», — подумал Коннатиг.

Старейший депутат, седой субъект тщедушного сложения, с первого взгляда ничем не напоминал государственного деятеля. Долговязый и костлявый, он сидел, подергивая хитрым длинным носом, в некой напряженно-перекошенной позе, вытянув шею, откинув назад и чуть склонив набок голову, широко расставив вытянутые ноги, неуклюже опустив один локоть и выпятив другой. Он говорил капризно и беспокойно:

— Меня мутит от высоты. Здесь окон нет, но я не могу забыть, что до земли три километра. Нужно было потребовать, чтобы нас приняли на нижнем этаже.

— До воды, а не до земли, — проворчал другой Шептун, тяжеловесный мужчина с неприветливым лицом. Его темные волосы, висевшие влажными кудрявыми локонами, не были взбиты так, как это было принято среди аррабинов — этот не уступал диктату моды. Он производил впечатление самого решительного и волевого человека в группе.

Третий Шептун сказал:

— Коннатиг живет себе помаленьку и не боится за свою драгоценную шкуру — так что не беспокойся, сквозь пол не провалишься. Хотя за твою шкуру, конечно, никто гроша ломаного не даст.

— Ничего я не боюсь! — возмутился старикан. — Разве я не забрался на Пьедестал? Разве я не скакал куда-то сломя голову в гидродиске, разве я не летел сюда в звездолете?

— Да-да, все правильно, — успокоил его третий. — Твоя отвага общеизвестна.

Жгучий брюнет, значительно моложе двух других Шептунов, он отличался пропорциональной фигурой и правильными чертами улыбчивого любезного лица с тонким прямым носом.