Проницательный Меттерних, все еще чуткий на кратковременную, без дальних хитросплетений, интригу, поспешил прийти к обожаемому монарху на помощь.

— Коммунистические заговорщики рады любому случаю ослабить единство населяющих империю народов. Отсюда и такое преувеличенное, я бы сказал, внимание к венгерским делам. Политические агитаторы, вроде заросшего волосами мужлана Штанчича, переезжая из столицы в столицу, сознательно мутят воду и только руки потом потирают, когда узнают, что посеянные ими плевелы взошли. Прямо диву даешься, когда видишь, как некоторые вроде вполне здравомыслящие люди из общества повторяют, подобно ярмарочным попугаям, чужие слова.

Намек был брошен, и оставалось лишь терпеливо ждать, пока Фердинанд сумеет его переварить. В том-то и крылась слабость Коловрата и подпиравших его честолюбивых высочеств, что, не дождавшись громкого, открытого скандала, они вновь прибегли к нашептываниям, намекам, семейным, в сущности, дрязгам.

Меттерних таким оружием владел превосходно и легко выбил шпагу из вражеских рук.

— Я очень стар, — буркнул он, опуская сухие полупрозрачные веки. — И мне немного осталось. Единственное, о чем я мечтаю, это еще при жизни увидеть достойного, столь же горячо преданного вашему величеству преемника в кресле канцлера. — И пояснил, как малому дитяти, с обезоруживающей простотой:

— На корону-то не всякий замахнется — страшно, вот и прибегают поэтому к окольным путям. Они как полагают, враги-то? Сначала свалим преданного сторожевого пса, благо ослабел от старости, а затем и до хозяина доберемся. Путь-то свободен будет, некому станет лаять, некому предупредить…

Фердинанд часто заморгал, обидчиво пожевал губами. Утром еще ему все казалось предельно ясным, и вот пришел старый Клеменс и неожиданно повернул дело так, что даже голова пошла кругом. События и явления предстали в двойственном освещении, страшно вдруг сделалось и одиноко, особенно здесь, в мистической Праге, где идут беспрерывно дожди и мылкая пена потоком забвения изливается из химерических морд.

Фердинанд порывисто бросился к старику и, неожиданно для себя, чмокнул его в сухой морщинистый лоб.

— Не оставляйте нас, князь. — Он растроганно всхлипнул, но тут же спохватился и бросил как бы вскользь: — Даже, если нам придется просить вас об этом.

— Простите старика, государь! — Меттерних как бы не слышал последних слов. — Забыл самое главное! — Он хлопнул себя по лбу. — Вчера у Рогана я имел приватную беседу с герцогом Медина Сели, командором ордена «Золотого руна». Интереснейшие открываются перспективы. — Загоревшиеся увлеченностью глаза канцлера тронула лукавая улыбка. Он умолк и зорко взглянул на кайзера.

Так и есть! По лицу Фердинанда уже блуждала тихая сомнамбулическая улыбка. Он не только принял подброшенную игрушку, но и проникся желанием как можно скорее ее усовершенствовать.

— Нам бы хотелось, чтобы реформу ордена взял на себя именно Роган, — мечтательно произнес кайзер, вспоминая изысканное гостеприимство чудаковатого пэра Франции, превратившего свой чешский лен в крошечную очаровательную страну.

— Уверен, что он даст свое согласие, — пообещал канцлер. — Я еще поговорю с ним… — Он вдруг потерял нить беседы. Забыл нечто исключительно важное, о чем собирался заговорить под самый конец. Жутью повеяло, немотой. В свинцовой мгле зеркала, возвратившего Рудольфу Великолепному облики незабвенных усопших, не отражались даже острые язычки свечей. Захлопнулось, померкло алхимическое зерцало. Словно протекла последняя струйка песка через узкое горло часов, упала последняя крупинка.