|
Он понял и отметил про себя – будет бой. Почему это казалось несомненным, почти свершившимся фактом – Савинов не знал. Что ж – пусть будет… Огонь плясал, разбрасывая хвостатые искры. Воины сидели вокруг и молча смотрели в глубь пламени, словно тщились увидеть свою судьбу. Иные и видели. Было светло, и рыжие отсветы, ластясь к окружающему миру, делали его теплее и уютнее. Лица людей казались спокойнее, словно свет костра стирал с них старые шрамы и следы неумолимого времени. Не то бывает, когда костер светит ночью, выхватывая из тьмы не человеческие черты, но суровые лики богов. Ольбард насторожился. Что-то… Костер вдруг вспыхнул сильнее, с треском выбросив вверх огромный сноп искр. Из самого сердца огня возник яркий, полыхающий багряным, бутон. Он начал расти, разворачивая лепестки и меняя цвета, раскрылся и обернулся огненной птицей – соколом. Птица распростерла мощные крылья. Князь наблюдал за видением, ожидая, на что же укажет Рарог. Краем глаза он заметил, что некоторые из дружины чуть подались назад от костра – возможно, тоже что-то видели. В этот миг огненная птица Семаргла27 встрепенулась. Жгут пламени оторвался от костра и, роняя искрящиеся перья, взлетел ввысь, обогнув нависшую скалу. Ольбард услышал, как проснувшаяся при появлении Рарога Сила вскипела с безумной мощью, заставив содрогнуться все его существо. Мир изменился, пронизанный множеством огненных нитей и сияющих сгустков, которые суть люди и деревья. Сверкающий, истинный мир – Правь. Вещее зрение, доступное только сильнейшим волхвам, открывающее суть вселенной, дающее знания и мощь, – именно оно раскрывало двери горнего мира. К Ольбарду оно приходило не часто – князь был еще слишком молод для этого. Но недаром ходили слухи, что старый Ольг Вещий, которого урмане зовут на свой лад Хельги, именно ему – Ольбарду – завещал свой дар… Деревья. Много, много деревьев. Мхи, папоротники, поросшие лишайником скалы. Валуны топорщатся, дыбятся. Тропы нет – всюду узловатые корни. Лучи солнца бьют сквозь зеленые кроны, пляшут световыми столбами на лесной мураве. Сквозь колоннаду из этих столбов так легко идти. Ноги несут вперед, словно бурелом и заросшие мхом валуны – не помеха. Несут все дальше – вглубь, в чащу, откуда зовет, льется странное чувство – ни звук, ни запах… Будто во сне проплывают мимо мрачные скалы, истерзанные ледником, – морены. Путь лежит дальше – наверх по пологому северному склону, вот вершина скалы, вот южный склон, больше напоминающий обрыв. Теперь вниз. С камня на камень, легко, словно тело превратилось в невесомый сгусток тумана. Кроны деревьев полощутся на ветру у самых ног. Вдали – в низине сверкает озерная гладь. Вот подножие – стволы уже вокруг, а ветви остались высоко вверху. Снова полумрак. Снова дрожат пылинки в колоннах солнечного света. Песня-зов становится все сильнее, ярче. Где-то здесь… Сюда! Скала тут щепится надвое – глубокая расселина пронизывает ее тело. А это что? Ступени… Сглаженные временем, древние, они ведут вниз, в расселину. Туда… Шаги становятся медленнее. В сознание вдруг врывается тишина, которая долго таилась за звуками леса. Здесь ее логово. Осторожно… Тише… Понемногу, вместе с тишиной, к Ольбарду начало возвращаться его нормальное зрение. Он обнаружил, что стоит у притихшего костра, бездумно глядя на пляску огненных сполохов. Воины молчали, исподволь поглядывая на него. Что там увидел Вещий? Скажет в свое время. Все одно – спрашивать не станут, зная своего князя. Привыкли уже… Хотелось узнать – что видели другие – те, что от пламени отшатнулись. Однако знал Ольбард, что Силы показывают каждому свое, и очень редко, когда разные люди видят одно и то же. |
