Я слышал, что у моей домовладелицы начались неприятности – ее дом находился на Выборгской стороне, где вооруженные дезертиры не брезговали задерживать и грабить «буржуек». Раненые солдаты с мрачными лицами совершенно открыто рассуждали о ходе войны, роптали на Бога и царя, и никто не арестовывал их.
14 февраля 1917 года я получил еще одно письмо от профессора Ворсина. Диплом был готов и отправлен мне. Профессор сомневался, что в политехническом меня могли еще чему-то научить. Он с радостью встретился бы со мной в институте или у меня на квартире, чтобы обсудить дела. Я ответил, что хочу побеседовать. Было бы лучше всего, если бы он сразу рекомендовал меня на правительственный пост. Я получил довольно краткий ответ, подписанный его секретарем. Мое письмо получено. Профессор с самым пристальным вниманием отнесся к нему. Это меня очень ободрило. К тому времени, как царь выехал в Могилев, чтобы следить за ходом войны, я был готов занять место командующего Петроградским фортом.
Нет нужды описывать все случившееся в феврале 1917‑го. Несмотря ни на что, нас все-таки застали врасплох. Забастовки, мятежи, отречение царя, создание Временного правительства князя Львова, дикие слухи, хаос на улицах. Наши враги, красные и евреи, праздновали свою замечательную победу, в то время как люди голодали, солдаты бунтовали, преступления совершались и оставались безнаказанными. Профессор Ворсин сбежал из Петрограда вместе с половиной сотрудников политехнического. Мистер Грин закрывал свою контору. Он сообщил мне, что теперь собирается сам отвезти пакет в Англию:
– Это уже не так важно.
Коля вступил в партию эсеров. Я остался один и пребывал в растерянности.
Петроград стал чужим, безумным городом. Каждый день проходили демонстрации и митинги. Люди открыто оскорбляли своих начальников. Приличные мужчины и женщины не могли беспрепятственно выехать за границу. Вот каковы оказались демократия и социализм в действии. Все было уничтожено. Царь жил в изгнании со своим семейством. Люди, у которых оставалось хоть немного здравого смысла, уже вывозили свои деньги за границу. И тем не менее Временное правительство утверждало, что в состоянии продолжать войну. Они, разумеется, беспокоились о том, как бы не лишиться дружбы и финансовой поддержки таких стран, как Англия и Франция: знали, что без этого Россия развалится.
Я посетил политехнический и обнаружил, что профессор Мазнев вновь приступил к работе. Это, по крайней мере, было уже кое-что. Я рассказал ему о своих делах. Он уверил, что в курсе моего дела и проследит, чтобы обо мне должным образом позаботились. Множество документов пропало. Он подозревал, что кто-то из преподавателей их просто уничтожил. Вероятно, мне лучше отправиться домой на некоторое время, пока все не успокоится. В конце концов институт вернется к обычной работе. Я смогу приехать, и профессор поможет мне все уладить.
– Мне обещали специальный диплом, – объяснил я. – Следует ли по-прежнему ожидать его?
– Конечно. Но сейчас непростые времена. Не хватает бумаги – у нас трудности с печатью.
– Это важно для меня. Я получил письмо от профессора Ворсина. Он уверял, что диплом готов. Я надеялся показать его матери.
– Ну, письмо подойдет… э-э-э… по крайней мере, пока?
Я согласился, что письмо было вполне удовлетворительным подтверждением, оставил свой адрес (профессору я сообщил свое настоящее имя) и решил ждать известий. Я собирался специально приехать Петроград, чтобы забрать диплом. Было опасно доверять почте во время беспорядков. Я, к примеру, слышал о почтальонах, которые выбрасывали свои мешки в снег или в мусорные кучи, услышав об отречении царя. Полагаю, что мой старый друг Мазнев также задумывался о трудностях, ожидающих нас впереди, и пытался уберечь меня от худшего. Через несколько месяцев к власти пришли большевики. Гражданская война опустошила нашу огромную страну; она причинила гораздо больше ущерба, чем все действия немцев. |