— Они отравят ей мозг.

— Ох, сомневаюсь. Если бы и была такая вероятность, во что я никогда не поверю, мы бы уже увидели результаты. Она ведь много лет читает подобные книги.

— Может, мы просто не заметили нанесенного вреда.

— Например?

Вит пожал плечами.

— Ей двадцать один, — сказал он растерянно. — Она должна была уже давно выйти замуж. — И он повернулся, чтобы уйти.

Ну, это уже слишком, решила она и преградила ему путь.

— Ты и вправду тупой, если думаешь, что эти книги не позволяют твое сестре пойти под венец.

Какое-то время он внимательно смотрел ей в глаза.

— Вообще-то, у меня совершенно другая теория насчет того, что или кто в этом виноват.

Его слова сильно ранили ее. Странно, после стольких лет искусных оскорблений все-таки ранили. На нее вдруг нахлынули чувства, поразило осознание того, что все его сегодняшние язвительные замечания задели ее больнее, чем раньше. Она ощутила, как комок подкатывает к горлу, но, к счастью, мысль о том, что этот жестокий человек полностью лишил ее самообладания, пробудила в ней гнев. Подозревать, что она мешает счастью его сестры, — невероятно, беспочвенно и просто… очень-очень глупо.

— Если ты и впрямь думаешь, что меня не волнует счастье твоей сестры, то ты еще глупее, чем я себе представляла. Более того, если ты и впрямь думаешь, что твоей сестре духу не хватит послать меня и мою заботу к черту, вдруг ей того захочется, то ты плохой брат и дурак. Более того…

В мгновение ока он выхватил у нее коробку.

Вот она искренне наслаждается тирадой, нацелив палец в его грудь, и раз! — он уже в нескольких футах от нее, держит коробку, рассеянно потирает грудь и улыбается, как дурак, коим его только что и назвали.

— Боже, как забавно тебя сердить! — засмеялся он. — И удивительно легко. Ты чему угодно поверишь, не так ли?

Мирабелла ненадолго испытала облегчение оттого, что он не всерьез обвинил ее, но облегчение почти сразу уступило место негодованию из-за намека на ее легковерие, а его очень быстро вытеснил страх, вызванный мыслью о голубой сорочке. Вит лениво водил пальцами по лентам, скреплявшим коробку, и ее чувства снова сменились чем-то, весьма похожим на панику. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Тщетно.

— Что же в этой коробке, почему ты так занервничала? — спросил Вит, теребя узел.

Мирабелла обмерла от страха, но скорее бы подверглась любой из пыток, известных человечеству, чем позволила Биту узнать.

— О боже, глупец, как ты смог убедить нянечку больше не наряжать тебя в платьица?!

Вит невозмутимо пожал плечами, а она подавила в себе желание влепить ему пощечину, и черт с ним, с голубым атласом.

— Одно из преимуществ очарования. Носишь то, что хочешь.

— Это подло даже для тебя.

Он поднес коробку к уху и потряс ее.

— А для кого это не подло? Но меня одолевает любопытство. Ты никогда не выглядела такой виноватой. — Он задумчиво нахмурился и снова потряс коробку. — Что это, чертовка? Мягкое… достаточно легкое.

— Я сражена вашей сообразительностью, ваша светлость, — сказала Мирабелла, растягивая слова. — Мягкое, легкое, и я только что вышла от модистки.

Вит снова потряс коробкой.

— От модистки, Вит. Матерчатое, легкое, и мне… было неудобно. По буквам сказать?

Судя по блеску в его глазах, в этом явно не было необходимости.

— Напротив. Я просто хотел посмотреть, сможешь ли ты заставить себя произнести это слово.

Она смерила его взглядом.

— Не сможешь, да? Ладно, я сам.