|
Значит, в Квартире? Неужели засада? Дмитрий медленно и тихо поднялся на четвертый этаж и подошел к своей двери. Внутри стояла гробовая тишина. Засада? Дмитрий внимательно осмотрел замочную скважину. Почему-то показалось, что работали отмычкой. Видимых царапин не было, но Самарин знал – имелись мелкие, невидимые. Их наверняка обнаружит экспертиза. Если… Если она будет. В таких случаях не стоит вынимать ключ и открывать дверь. Пятьдесят на пятьдесят, что сразу после этого – свинец в грудь. Но чувство опасности подсказывало – можешь идти. Там никого нет. Они были, но ушли. Дмитрий повернул ключ и распахнул дверь. В квартире стояла кромешная темень. Размеренно капала вода из крана на кухне. Тихий, мирный звук. Но он не обманывал. Дмитрий знал: там, впереди, – ужас и смерть. Господи, неужели!.. Сердце сжалось в трепещущий комок. Самарин сделал шаг вперед и, протянув руку, щелкнул выключателем. В прихожей Чака не было. Дмитрий выждал несколько секунд. Тишину по-прежнему прерывало лишь мерное капание воды. Чувство опасности прошло. Его не было, уже когда он стоял перед дверью квартиры. Это было нечто другое. Что-то случилось. Беда. С кем-то очень близким. Дмитрий пошел по квартире, включая свет. Кухня, ванная и туалет, гостиная, спальня Агнессы… Перед дверью в свою спальню он остановился. Она была плотно прикрыта. Дмитрий никогда этого не делал. Он иногда закрывал дверь изнутри, когда хотел послушать радио, чтобы не мешать Агнессе или, наоборот, чтобы не слышать ее музицирования. Он никогда не закрывал дверь, когда уходил. Значит, дверь закрыл не он. Осмотр своей спальни он оставил на конец. Случайно ли? Или шестое чувство безошибочно подсказывало – это здесь. Самарин решительно толкнул дверь. Темнота пахла. Кровь и смерть. Ошибки быть не могло. Он привычным жестом включил свет. И зажмурился. Но не от яркости стоваттной лампочки под абажуром. Покрывало на его кровати было откинуто. Прямо посредине белой простыни расплывалось огромное яркое пятно. Кровь. Она вытекала из отрезанной головы золотистого ретривера. Его пасть была закрыта, зубы сжимали пушистый хвост цвета топленых сливок. Рядом валялись отрубленные лапы. «Чак! Милый, любимый Чак! Больше ты никогда не встретишь меня счастливым лаем. Не будешь вертеться под ногами в ожидании прогулки. Не пробежишься перед соседом доберманом. Твой мокрый холодный нос никогда больше не уткнется в мою ладонь». Следующая мысль была о них. О тех, кто убил его. Не просто убил, а сначала мучил, издевался над бедным животным. Сволочи! Сволочи! Сомнений не было, чьих рук это дело. Пусть не сам Жебров измывался над собакой, пусть даже он спокойно просидел весь вечер перед телевизором, обеспечивая себе железное алиби. – Я знаю – это ты, – сказал Самарин и, только услышав свой голос, понял, что говорит вслух. Он подошел к кровати и погладил кудлатую голову. Пусть пока лежит. Он уберет ее позже. Самарин подошел к письменному столу, отпер нижний ящик и вынул табельное оружие. Уже выходя из квартиры, он подумал: «Хорошо, что нет Агнессы. На месте собаки могла оказаться она». Самарин хлопнул дверью белой «шестерки». Водитель дал газ и уехал. Мимо прогромыхал трамвай. «В парк, что ли… Транспорт-то уже не ходит…» Он шел по Московскому проспекту. Дом сто девяносто шесть. Немного промахнулся, придется возвращаться назад. Дмитрий повернулся и зашагал вдоль «сталинского» дома по направлению к башне со звездой. Вот и сто девяносто два. Не замедляя шага, вошел в просторный двор. И тут же закрыл глаза рукой, ослепленный светом фар, бившим прямо в лицо. – Самарин! – услышал он собственную фамилию. |
