|
За свою судьбу они не волновались, поскольку были хорошо знакомы с личным составом отделения, а с некоторыми даже очень хорошо. Валька, баба попроще, подошла к двери с крохотным квадратным окошком на уровне глаз и оглушительно замолотила в нее кулаками: – Эй, уроды! В туалет хочу, не могу! Сводите пописать! Дверь распахнулась, и в камере появился сержант Власенко. – Ну, кому тут невмочь? – гаркнул он. – Пойдем отведу. – А может быть, совсем отпустишь, а? Подумай. За мной не залежится. Серьезно… А то давай мы тебя сейчас отделаем! Никакой другой больше не захочешь! – А! – махнула рукой Светка. – Они тут с малолетками моду взяли развлекаться. Слыхала, где-то там подпольный бордель с девчонками. Власенко нахмурил брови: – Разговорчики! – А минет ты любишь? – без тени смущения спросила Валька. – Тут у нас Светка – ас! Игорь покосился на остальных задержанных. Спокойно грызла семечки цыганка в углу, не реагировал на внешние раздражители невыспавшийся бомж из «непрописанных». Он не имел права устраиваться в теплых вокзальных помещениях, а потому мирно улегся баиньки прямо на проезжей части, аккуратно подложив под голову шапку. Благодаря тому что время было позднее, ему удалось благополучно заснуть, он так и пролежал бы положенные ему природой несколько часов, если бы его грубо не разбудили и не доставили в отделение. И вот теперь, нахлобучив на голову ту же полезную шапку, он мрачно смотрел прямо перед собой, размышляя о тщете всего земного. Рядом с бомжом тихо сидела старушка нищенка. Она находилась здесь для выяснения личности, но сделать это было затруднительно, ибо она сама уже который год этого не помнила. За ней на досках отсыпался пьяный дебошир, а рядом с ним валялся неудачливый карманник. Все это были люди «со стороны», чужие на Ладожском вокзале. Своих сажали редко – для порядка и острастки. Сюда втолкнули и Джавада Сагитова, «лицо кавказской национальности» без документов, оказывавшего активное сопротивление милиции. Тянуло года на три. Это по минимуму, если больше ничего не навесят. А навесить – при желании – могли, ох могли, и желание наверняка было. Чтоб знал, падла… – Ой, какого хачика привели! – взвизгнула Валька, когда Власенко привел ее из сортира. – Ах ты мой заинька! Мордочкой, правда, на что-то упал, а так все вроде при нем… – Да пустой он. Бабок-то нет, – равнодушно заметила Светка. Джава неподвижно лежал на голых грязных досках. Если не двигаться, боль, наполнявшая тело, становилась терпимой. Вот только в голове гудели колокола, а глаза лучше было вовсе не открывать: все вокруг плыло. – Какие у него бабки, дура! – донесся с другой стороны томный многоопытный голос. – Менты ж его обшмонали. Джава почувствовал, как погружается в липкую черноту. Хотелось проснуться и весело заспешить под руку с Настей через площадь, чтобы поспеть на последний поезд метро. Не будет этого теперь. Не будет никогда… Валька попыталась было расшевелить молоденького «хачика», но вскоре отлипла и перестала ему досаждать, и он даже ощутил к вокзальной проститутке какую-то благодарность. Три года. Сопротивление сотрудникам правоохранительных органов. Три года… Мир ощутимо съезжал набекрень. Он попытался представить лица родителей, когда им расскажут, и не смог. Это было куда хуже боли, по-прежнему плескавшейся и пульсировавшей в ребрах и пояснице. Потом окружающий мир стала окутывать вата, Джава понял, что теряет сознание, и почти с облегчением подумал: это смерть?.. Это оказалась не смерть. |
