Изменить размер шрифта - +
Ты в нашем деле тоже не разбираешься. Скажи, какая разница между юриспруденцией и юрисдикцией? Не знаешь? То-то.
 – Короче, Склифосовский! Иду я себе вон там, со стороны шестого пути, там еще кустики такие…
 – А что ты там делала?
 – Клиента обслуживала, идиот! – рассердилась Самохина.
 – Ну ладно, ладно, – махнул рукой капитан. – Сейчас свяжусь с кем-нибудь.
 – Он достал рацию и заговорил:
 – Тридцать второй? Где находитесь? Говорит дежурный по отделению. Что у вас там? Все спокойно? Тут меня гражданочка Самохина беспокоит… Нет, не тем, что ты думаешь. Какой-то дурик в кустах сидит у шестого пути. Проверьте там.
 Он повернулся к Самохиной, но в эту секунду в дежурке появилось новое лицо. Селезнев так и расплылся:
 – Завен Сергеевич! Редкий гость у нас! Что-то стряслось?
 Завен был озабочен. Он хмуро взглянул на капитана и спросил:
 – Жебров Толя не появлялся?
 – Дежурство сдал, ушел, – развел руками Селезнев. – Можно позвонить ему домой.
 – Не надо, – махнул рукой Завен, – я сам ему позвоню.
 – Завен Сергеевич! – Валентина сладким голосом окликнула хозяина вокзальных ларьков.
 Тот окинул ее презрительным взглядом и вышел.
 – Зазнался армяшка! – процедила сквозь зубы Валька. – А давно ли ко мне подъезжал: «Девушка, ты не за-анята»?
 – Большим человеком стал, – покачал головой Селезнев. – Вишь, всю вокзальную торговлю под себя подмял. «Елы-палы» эти открыл. У него теперь вместо тебя модель с ногами от подмышек.
 – Скоро «тихвинцев» выбьет с базара.
 – А вот это вряд ли. Хотя с такой «крышей»… – Селезнев сделал таинственный жест рукой. – Ладно, чеши отсюдова. А насчет маньяка наши разберутся.
 С утра Самарин отправил Никиту Панкова в «Домострой» к Константину Сорокину, а сам сел на телефон. Прежде всего позвонил Дикуше насчет результатов экспертизы канистры.
 – Да толком ничего, – ответил криминалист. – Отпечатков нет, что и понятно, – сколько она под дождем на улице провалялась. А возможно, и несли ее в перчатках. Внутри остатки семьдесят шестого бензина. Все.
 – Спасибо, – привычно вздохнул Самарин. Он и сам не ожидал от этой экспертизы больших результатов, но все-таки, кто его знает… Потом позвонил в Бабино местному участковому. Тут разговор вышел поинтереснее. Добросовестный участковый за несколько дней собрал все, что мог, о личности путевого обходчика Гринько Николая Степановича и даже успел переслать в транспортную прокуратуру его фотографию.
 Оказалось, беженца из Таджикистана в Бабине не особо любили. Прежде всего за нелюдимость и мрачный характер.
 – Гринько жизнь ведет замкнутую, из дома отлучается редко, даже на праздники не показывается, – скороговоркой сыпал участковый, – вот в прошлом году отмечали «проводы русской зимы», звали его – не пришел. Потом, когда…
 – Так, – прервал его Самарин, – это понятно. А не ссорился ли он с кем-то в последнее время?
 – Так я к тому и веду, – ответил участковый, и в его голосе прозвучала обида, – а когда он сошелся с Коржавиной…
 – С Альбиной? – переспросил Самарин. И сразу понял. Теперь все встало на свои места. И странное поведение дочери Леонида Пантелеймоновича, и ее враждебные взгляды, и даже это ее: «Не человек, а механизм какой-то. Такие свои дома не поджигают».
 – С Альбиной, – подтвердил участковый. – Она ведь из-за него от мужа ушла, все тогда на нее удивлялись.
Быстрый переход