|
Подобно многим другим каменотесам тех лет, Андерс приехал в Бухуслен[3] из Блекинге.[4] Блекингский гранит гораздо труднее поддавался обработке, чем тот, что встречался в соседствующих с Норвегией областях, поэтому каменотесы из Блекинге пользовались особым уважением благодаря тому мастерству, которое приобрели, работая с более неподатливым материалом. Вот уже три года он трудился здесь, и с самого начала его тянуло к граниту. Его пленял этот розовый тон на сером фоне и то, что тут надо было еще исхитриться, чтобы камень правильно раскололся. Иногда он за работой принимался беседовать с камнем, уговаривал его, когда попадался особенно сложный кусок, и ласково поглаживал, если камень был податлив и уступчив, как женщина.
И не то чтобы женщины им пренебрегали. Подобно всем другим каменотесам, он не отказывался от этого удовольствия, когда подворачивался случай, но ни одна женщина не полюбилась ему настолько, чтобы сердце в груди забилось от радости. А раз так, то можно и обойтись. Его вполне устраивала холостяцкая жизнь, остальные рабочие хорошо к нему относились, товарищи часто приглашали в гости, и там ему удавалось угоститься домашней едой, приготовленной женскими руками. А главное, у него был камень! Камень красивее и надежнее, чем большинство женщин, с которыми ему доводилось встречаться, и с камнем он жил душа в душу. — Слышь-ка, Андерссон, подойди сюда, если можешь! Оторвавшись от работы над большим каменным блоком, Андерс обернулся. Окликнул его мастер, и этот голос всегда вызывал у работников смешанное чувство надежды и страха. Когда с тобой заговаривал мастер, это всегда предвещало добрые или дурные новости — либо он предложит новую работу, либо скажет, чтобы ты катился на все четыре стороны. Вообще-то Андерс скорее предполагал первое. Он знал, что хорошо владеет своим ремеслом и что есть немало других, кого в случае чего должны были бы выгнать раньше, но, с другой стороны, в таких делах не все решает логика. Политика и начальственная воля не раз отправляли восвояси хороших каменотесов, поэтому, загадывая наперед, всегда можно было и ошибиться. Его заметная роль в профсоюзном движении делала положение Андерса особенно шатким, когда заходила речь об увольнении лишних работников — политически активных каменотесов не слишком жаловали хозяева. Бросив последний взгляд на каменный блок, он направился к мастеру. Им платили сдельно, так что любой перерыв означал уменьшение заработка. За ту работу, которую он сейчас выполнял, платили по два эре с бруска, отсюда и название «двухгрошовые». И если мастер начнет тянуть резину, то потом придется здорово приналечь, чтобы наверстать потерянное время. — Здорово, Ларссон! — сказал Андерс и поклонился, сняв шапку. Мастер жестко следил за соблюдением протокола, и тот, кто не оказал бы ему должного уважения, вполне мог попасть в черный список и стать кандидатом на вылет. — Здорово, Андерссон, — буркнул толстяк, поглаживая усы. Каменотес молчал, напряженно дожидаясь продолжения. — Так вот. Нам пришел заказ из Франции на большой монолит. Он предназначен под статую, и мы подумали поручить его вырубку тебе. У Андерса от радости сердце так и забилось в груди, но в то же время он ощутил приступ страха. Получить на свою ответственность такое задание, как вырубка монолита для статуи, считалось очень почетным, и денег за это платили гораздо больше, чем за обыкновенную работу. Это и приятней, и интересней, но в то же время очень рискованно. Ему предстоит отвечать за будущую статую до самой отправки ее во Францию, и, если что-то пойдет не так, он не получит ни гроша. Андерс слышал рассказы, как один каменотес, взявшийся высечь два куска гранита под статуи, на самом последнем этапе работы нечаянно испортил оба. Говорили, что с горя он покончил с собой, оставив без кормильца вдову и семерых детей. |
