— Такие вот дела! А мы уже потеряли два дня. Надо пройтись по домам, расспросить членов семьи и соседей и узнать все, что только возможно, о девочке и ее ближайшем окружении.

Мартин невесело усмехнулся. Патрика не удивила его реакция: перед ними стояла задача не из приятных. Родственники и без того уже переживают такую трагедию, а тут явятся они и начнут бередить открытую рану. Слишком часто бывает так, что детей убивает кто-то из тех, кому, казалось бы, эта смерть должна принести самое большое горе. Поэтому им, как полицейским, нельзя проявлять обыкновенное человеческое отношение, которое принято выказывать при встрече с семьей, где погиб ребенок.

— Ты уже говорил с Мельбергом?

— Нет, — вздохнул Патрик. — Но сейчас я к нему пойду. Поскольку мы с тобой выезжали на происшествие, то, думаю, нам и вести следствие. Ты не против?

Он понимал, что задает риторический вопрос. Ни Патрику, ни Мартину не хотелось бы видеть Эрнста Лундгрена или Йосту Флюгаре ответственными за расследование чего-то более сложного, чем велосипедная авария.

Мартин только молча кивнул.

— О'кей, — сказал Патрик. — Пожалуй, я пойду. Какой смысл оттягивать!

Комиссар Мельберг смотрел на письмо так, словно перед ним лежала ядовитая змея. Хуже этого трудно что-то придумать. По сравнению с этим бледнел даже случившийся нынешним летом неприятный инцидент с Ириной.

На лбу Мельберга проступила испарина, хотя в кабинете было совсем не жарко, а скорее даже прохладно. Он рассеянным жестом отер пот и при этом нечаянно разворошил старательно сделанный зачес, который скрывал его плешь. Когда он начал раздраженно приводить прическу в порядок, в дверь постучали, однако он тщательно довершил начатое и лишь тогда отозвался недовольным голосом:

— Войдите!

По выражению Хедстрёма незаметно было, чтобы тон Мельберга произвел впечатление, но лицо его выглядело непривычно серьезным. Вообще, объективно Хедстрём казался Мельбергу чересчур легкомысленным. Он предпочитал работать с такими людьми, как Эрнст Лундгрен, который всегда выказывал должное уважение к начальству. Что же касается Хедстрёма, то с ним у Мельберга всегда было такое чувство, что стоит только на минуточку отвернуться, как тот за спиной у него высунет язык. Ничего, подумал Мельберг, время еще отделит агнцев от козлищ! За свою долгую службу в полиции он убедился, что всякие там шутники и весельчаки первыми ломают себе шею.

На секунду ему удалось выбросить из головы содержание письма, но когда Хедстрём подошел к столу и уселся напротив, Мельберг вспомнил, что оставил послание на самом виду, и торопливо спрятал его в ящик. Этим он еще успеет заняться.

— Ну так что там у нас? — Мельберг и сам заметил, что голос у него все еще дрожит от пережитого потрясения, и заставил себя успокоиться.

Его девизом было: «Никогда не выказывать слабости». Стоит только подставить шею подчиненному, как тебя загрызут.

— Убийство, — лаконично ответил Патрик.

— Откуда вдруг такие новости? — вздохнул Мельберг. — Неужели кто-то из наших старых знакомцев с тяжелыми кулаками перестарался, тюкнув по башке свою благоверную?

Лицо Хедстрёма по-прежнему оставалось непривычно угрюмым.

— Нет. Это связано с недавним делом об утоплении. Как выяснилось, это был не несчастный случай. Девочку утопили.

Мельберг протяжно присвистнул.

— Да что ты говоришь! Вот тебе и на! — только и пробормотал он в ответ, между тем как в голове у него лихорадочно завертелись разные соображения.

С одной стороны, преступления против детей всегда приводили его в возмущение, но, с другой, он быстро прикидывал, каким образом столь неожиданный поворот скажется на его карьере как начальника полицейского участка Танумсхеде.