— Должно быть, верят, иначе они остались бы с Генрихом. А ты, что ты думаешь?

— Мне не нравится, что они здесь, и мне вообще весь этот заговор не по душе. — Мрачное лицо Астрид еще больше исказил гнев. — Мужчины, которые хотят сесть на трон, умирают чаще, чем добиваются цели, особенно когда у них нет внушительной армии.

— А иногда они умирают, даже добившись цели, — резко кивнув, добавила Маргарита.

— Да. Выглядеть, как король, недостаточно. Возможно, недостаточно даже иметь королевскую кровь.

Это замечание было слишком верным, чтобы обсуждать его. Право, не подкрепленное силой, мало что значит.

Хотя после самопровозглашения Дэвида прошли считанные часы, Маргарита не могла не задаться вопросом: насколько вероятно, что Дэвид действительно является Эдуардом V? Да, он похож на короля и ведет себя соответственно. Это правда.

Могло ли случиться так, что он каким-то образом, позабыл о том, что его похитили из Тауэра и передали в женский монастырь, послуживший ему убежищем? Или же рассказ о том, что его воспитали монахини, — всего лишь удобная ложь?

— Было бы очень интересно посмотреть на Дэвида и этого Уорбека, стоящих рядом, — задумчиво произнесла Астрид.

— Согласна, хотя это ничего бы не доказало, за исключением того, что оба могут быть незаконнорожденными сыновьями Эдуарда IV.

Карлица склонила головку набок, как любопытный воробей.

— Вы так говорите, словно вас это обрадовало бы. Неужели вы не желаете увидеть, как наш Дэвид станет королем?

Нет, она не желала. Одно дело — представлять себе это, но совсем другое — считать, что возможен такой поворот событий. Она отказывалась верить в это, ведь тогда в будущем Дэвида не ждало бы ничего хорошего. Подавляющее большинство тех, кто заявлял о таких правах, умирали страшной смертью.

Кроме того, если его провозгласят законным королем, у него появятся королевские обязанности, которые навсегда заберут его у нее. Он будет занимать самое высокое положение в обществе, намного выше, чем она. Подходящей супругой для него сможет стать только принцесса королевской крови.

Она хотела, чтобы он принадлежал только ей. Он был ей нужен, потому что она любила его, любила еще с тех пор, когда они были парнем и девушкой и сидели рядышком на клеверном поле, с того самого момента, когда он опустился перед ней на колено и дал ей клятву — клятву настоящего рыцаря, отправляющегося в поход. Она любила его не за сходство с покойным монархом, а за железную силу воли, за то, что он превыше всего ставит честь, сверкавшую так ярко, за нежную привязанность, которую он прятал от всех, кроме нее одной. Она любила его, потому что он примчался ей на помощь, несмотря ни на что, не задумываясь об опасностях, потому что его сюзерен уважал его и доверял ему, и она знала — он это заслужил. Она любила его и хотела, чтобы его ценили так, как он того достоин, а не просто воспользовались им, а затем выбросили за ненадобностью.

Матерь Божия, она должна остановить это безумие, немедленно! Но перекроет ли ее желание волю короля? Если бы ей удалось убедить Дэвида отречься от клятвы, пусть и только сейчас, заберет ли он ее во Францию, где Йорк и Ланкастер не смогут дотянуться до них? Как она жаждала этого, как надеялась вернуть их прежние безмятежные дни, где не было места опасностям и страху.

Она боялась за него, так боялась! Она должна убедить его свернуть с этого пути, пусть при этом пострадает его честь. Должен же быть способ лишить его способности жестко контролировать себя, благодаря чему он держал свои желания в узде, обойти его стальную волю и заставить его взять ее. Все, что ей нужно сделать, — это найти такую возможность. Она обязана отыскать лазейку, пока не поздно.

День заявил о своих правах в полную силу: солнечный, ясный, ни единого облачка в небе.