— Когда вы едете?
Вопрос Маргариты оказался столь созвучен его мыслям, что прошло какое-то время, прежде чем он понял: она хочет знать, когда он снова покинет крепость. Он посмотрел на нее, спрашивая себя, зачем ей это знать, и у него сжалось сердце, когда он заметил тени у нее под глазами, вызванные страданиями.
— Утром, — ответил он.
— Так скоро? Разве вы не можете подождать еще несколько дней?
— Я уже должен был уехать. Говорят, Уорбек готовит поход, отчасти и из опасений лишиться части последователей.
От нежного прикосновения ее пальцев кровь закипела у него в жилах, вызывая опять более сильное возбуждение, чем полная комната голых танцовщиц, что ему довелось видеть в Италии. Удовольствие от этого было таким сильным, что в его греховности Дэвид ни на секунду не усомнился.
— Вы хотите сказать, что они переходят под ваши знамена?
— Так мне говорят.
Маргарита попыталась улыбнуться, но у нее лишь дрогнул уголок губ.
— Наверное, приятно осознавать, что они готовы рискнуть.
— Было бы приятно, если бы это не было столь бесполезно. — Он перехватил ее руку — она гладила его по голове, отчего по затылку, шее и всему позвоночнику у него побежали мурашки. Сжав ее руку, он продолжил: — Я бы остался, если бы не знал наверняка, что лихорадка у вас спала, а рана начинает заживать.
— Я знаю, что остались бы, — прошептала она. — А когда вы вернетесь?
Он пожал плечами.
— Кто знает? Это зависит от того, сколько людей соберется под моими знаменами и какие известия я получу касательно того, сколько еще готовы присоединиться ко мне.
— Они будут разочарованы, все эти мужчины, когда вы откажетесь от своих притязаний на престол. Я надеюсь, что Генрих не будет слишком строг с ними из-за того, что они отреклись от него и последовали за вами.
Он слабо улыбнулся: как же это похоже на нее — думать о судьбах других, когда все закончится!
— У него будет достаточно забот: ему придется что-то делать с теми, кто останется с Уорбеком.
— Будем на это надеяться, — сказала она, скорчив недовольную гримаску: она понимала, что без кровопролития победа невозможна.
Женская мягкость — прекрасное противоядие мыслям о смерти. В него когтями вцепилось желание заключить ее в объятия, прижать к себе, ощутить жар ее тела. Ему не терпелось погрузиться в нее, он испытывал беспричинную уверенность в том, что ее прикосновения смягчат ужас стоящих перед ним задач, точно так же, как его прикосновения могут сделать ее здоровой и неуязвимой перед любыми испытаниями. Лежать подле нее на узкой кровати, обнаженная кожа к обнаженной коже, казалось земным раем, за который он мог отдать душу.
Какое сладкое проклятие! Все, что ему нужно сделать, чтобы мечты стали явью, — отречься от клятвы.
Только и всего.
— Кстати, о поездке, — произнес Дэвид, и слова застряли у него в горле, когда он отпустил Маргариту и встал, — мне лучше пойти посмотреть, все ли готово к ней.
— Да, разумеется. — Она внимательно посмотрела на него снизу вверх, и он в который раз отметил, как глубоки ее темно-карие глаза. — Вы ведь не забудете зайти ко мне попрощаться?
— Нет. Нет, я не забуду зайти к вам.
Вообще-то это было последнее, о чем он мог забыть. Прощания были идеальным оправданием очередных объятий и поцелуев. Ради этого он никогда не устанет искать ее. Нет, никогда, даже если это убьет его.
Спустившись по лестнице и войдя в большой зал, Дэвид окинул взглядом собравшихся мужчин, пытаясь обнаружить Оливера. Наконец он увидел своего оруженосца — тот играл в кости. |