Но если не по этой причине он примчался к ней, то по какой же тогда? По какой?

Размышляя об этом, она не замечала, как их отряд покрывает милю за милей. И уже поздним вечером, когда небо приобрело фиолетово-синий оттенок, где-то закричали грачи и сгустился мрак, вылезший из глубин векового леса, стоящего стеной по обе стороны дороги, они наконец прибыли в замок, где Генрих VII хотел сделать из Дэвида принца королевской крови.

ГЛАВА 5

Дэвид витиевато и с чувством выругался. Он многое мог сделать с легкостью. Он был в состоянии победить большинство мужчин в борьбе на мечах, на турнире выбить противника из седла девять раз из десяти подходов, пустить стрелу дальше, чем любой из его знакомых, и перепить кого угодно, за исключением разве что обладателей самых крепких голов. Он сам решал свои личные проблемы, мог видеть истинные мотивы поступков окружающих. Но чего он никак не мог — это запомнить, что поклоны мужчин следует воспринимать как нечто само собой разумеющееся и отвечать на них простым кивком; что он должен идти во главе любой процессии; что любую беседу тоже должен начинать именно он. Он то и дело забывал есть медленно, чтобы никто не остался голодным, поскольку другие должны перестать набивать брюхо в то самое мгновение, когда он, Дэвид, отодвинет тарелку, и что ходить тоже следует неспешно, потому что иначе предназначенные ему поклоны и реверансы становятся похожи на судорожные движения кое-как сделанных марионеток.

Это было невыносимо.

Тем не менее обучение королевским манерам и протоколу продолжалось днем и ночью. В качестве учителей большей частью выступали один-два придворных, приближенных короля, и происходило все в тайне. Естественно, пока дело не дошло до танцев. Очевидно, считалось, что любой принц в состоянии непринужденно скакать.

Но раз уж он вынужден страдать от такой смехотворной опеки, то пусть его опекуном будет не какой-нибудь стареющий музыкант с веретенообразно изогнутыми ножками и беззубым ртом, каким бы знающим и рассудительным этот учитель ни был. Дэвид потребовал, чтобы танцам его учила леди Маргарита.

— Где вы были? — возмутился он, подбоченившись и глядя, как она идет к нему по длинной галерее — грациозная фигура в бледно-зеленом шелковом платье, украшенном вышитым орнаментом из зеленых виноградных лоз, придававшим ей столь же провокационный, как и призрачный вид лесной нимфы. — С тех пор как мы приехали сюда, я вас почти не вижу, если не считать обедов.

— Поскольку в замке поселилась вся охотничья компания короля, супруга хозяина леди Джоанна считает благоразумным не выходить из своих покоев. Ее дочери и я уделяем ей как можно больше внимания. Замечу, что она грубовата, а рука у нее тяжелая, как у капитана вашего отряда. — В ее карих глазах искрился смех. — Вы не поверите, сколько времени у нас уходит на вышивку гобелена, который леди желает повесить в главном зале. Гобелен должен стать своеобразным отчетом о визите монарха, хотя на головах оленей растут древесные корни, а кролики больше напоминают мышей.

Дэвид не сдержался и улыбнулся. Ее шутки всегда повышали ему настроение, даже когда она поддразнивала его. Более того, один ее вид радовал его сердце. Он не помнил, чтобы раньше ее фигура имела такие соблазнительные изгибы, чтобы она двигалась с таким изяществом и была настолько очаровательна, но она стала именно такой, и это приводило его в восторг. А если его своенравное тело отреагирует чересчур остро, по крайней мере, его камзол не настолько короткий, чтобы это стало очевидным.

— Бедная леди Маргарита! Шитье никогда не было вашим любимым занятием. Я, кажется, припоминаю, как помогал вам распарывать половину сделанных стежков.

— И с вашей стороны было весьма любезно оказать мне помощь в этом деле, — отозвалась она, останавливаясь перед ним.