— Да, ваша правда, — самодовольно кивнула та.

— Так значит, ничего страшного не случилось? — Маргарита всмотрелась в лицо Астрид, боясь, что та расстроилась куда сильнее, чем хочет показать.

— Абсолютно. — На ее всегда оживленное личико легла тень. — Что он сказал вам обо мне, когда я ушла? Я знаю, он вам что-то сказал!

— Только что хочет принести извинения.

— Если так, я с удовольствием его выслушаю.

— Он также дал мне повод кое о чем задуматься.

— Бьюсь об заклад, с ним это впервые! — с привычным пренебрежением заявила Астрид. — И о чем же?

Маргарита нахмурилась, размышляя, какой ответ дать. Похоже, если она хочет поговорить на интересующую ее тему, правды не избежать.

— Он намекнул, что Дэвид считает меня недоступной.

— Он что, буквально так и сказал? — Астрид недоуменно уставилась на хозяйку, сдвинув брови-ниточки.

— Конечно же нет, хотя именно это он подразумевал.

— Ну а разве не так и должно быть, учитывая, что у вас очень высокое положение в обществе, в отличие от него? Да и разве вы не знали с самого начала, что он именно так и считает? Разве не в этом суть клятвы, которую он дал?

Маргарита вздохнула и отвела глаза.

— Полагаю, да.

— Но вам это не нравится.

— Я иногда жалею, что ничего нельзя изменить.

— Вы бы хотели, чтобы он смотрел на вас так же, как на других женщин — как на кого-то, кто создан для взаимных удовольствий. Вам бы не хотелось, чтобы он видел в вас нечто исключительное, не хотелось бы стоять над ним, как непорочная Богородица в своей нише.

Боль в голосе Астрид сказала Маргарите, что она очень хорошо знает, каково это — быть не такой, как другие женщины. Брошенная родителями в младенчестве, она попала к цыганам. Позже ее взяли в труппу странствующих актеров, которые иногда выступали и в благородных домах. Едва научившись говорить, она должна была вести себя как забавный, маленький, женственный шут. И хотя к тому моменту, как ей исполнилось двадцать лет, она получила место личного шута королевы, она научилась не ждать от жизни ничего лучшего. Она была уверена: мужчины могут иногда проявлять любопытство в отношении устройства ее тела, но, скорее всего, станут смеяться над ней, а не любить. Хуже всех вели себя придворные: пресыщенные, циничные, постоянно ищущие новых ощущений. Она была до слез благодарна судьбе за то, что оказалась рядом с Маргаритой, и, попав в замкнутый мирок Бресфорда, буквально расцвела.

— Да, — чуть слышно произнесла Маргарита.

— Вы действительно всего этого хотите? — не унималась Астрид.

— Но разве это плохо?

— О нет, миледи. Это делает вас такой же женщиной, как и все.

— В любом случае это нелепо. Я не идеальна, как наверняка известно Дэвиду. У меня тяжелый характер, волосы непонятного цвета, а бедра по форме напоминают лиру.

— Я заметила, что своей чистоты вы не отрицаете, — лукаво улыбнувшись, сказала Астрид.

— Едва в этом есть моя вина, не так ли? Я изменила бы это, если бы мне позволили.

— Вы ведь могли выйти замуж за Галливела.

— Вот спасибо! Да я лучше умру старой девой!

Астрид пожала плечиками.

— Возможно, ею и умрете, если все будет происходить согласно плану Генриха и Дэвида. То есть если вы не встретите воина, который будет красив, благоразумен, храбр и любезен.

Маргарита изумленно уставилась на нее.

— Что?!

— Красив — для вашего удовольствия, благоразумен — для вашей репутации, храбр — чтобы не бояться последствий, и любезен — в том смысле, что он желает нравиться.