За стенами усадьбы бледной нитью в слабом свете луны тянулся тракт. На нем шевелились черные тени веток деревьев, раскачивавшихся от легкого ветерка. Дэвид двинулся к деревьям, движимый целью столь же неотложной, сколь и недостойной. Пытаясь скрыть свои отнюдь не благородные намерения, он озвучил первое, что пришло в голову:

— Бы, должно быть, устали после долгой скачки. Я не стану вас слишком задерживать, лишать ночного отдыха.

— Не беспокойтесь об этом, — сказала она.

Они прошли немного вперед, прежде чем он снова обрел дар речи.

— Во время поездки ничего не случилось? Никто вас не оскорблял, не…

— Нет.

Дэвид не обратил внимания на то, что ее ответ слишком краток, да и не поверил в его правдивость.

— Мне очень жаль, что вы стали объектом шуток и сплетен. Это совершенно не входило в мои планы.

— Я знаю.

— Я бы все изменил, если б только мог.

— Вы абсолютно ни в чем не виноваты, — решительно тряхнув головой, заявила Маргарита. — Вы не примчались бы в Англию, не пошли я вам весточку. Я не послала бы ее, если бы Генрих не устроил мою помолвку. Мы не оказались бы здесь, если бы Генрих не обманул нас. Генрих не стал бы начинать свою опасную игру, если бы не Перкин Уорбек. Уорбек не смог бы претендовать на трон, если бы сыновья Эдуарда IV не исчезли из Тауэра. Так кто же крайний?

— Да, но…

Маргарита остановилась, схватила его за руку, и он замолчал на полуслове. Она полуобернулась и посмотрела назад через плечо.

— Что такое? — настороженно спросил ее Дэвид.

— Я не уверена. Мне показалось, я что-то слышала.

— Это, скорее всего, кот.

— Она здесь, возле меня.

— Она?

— Если это кот, то он чересчур толстый, — насмешливо пояснила она.

— Вы так считаете?

Дэвид постарался придать голосу легкомысленный тон, а сам внимательно вглядывался в темноту, подступающую к стенам усадьбы. Он не увидел ничего, что могло бы вызвать тревогу, но в интуиции Маргариты не сомневался. Однако звук мог быть произведен кем или чем угодно: птицей, слугой, выбрасывающим мусор, бродячим псом, надеющимся попировать в куче мусора, или человеком, облегчающимся после чрезмерных возлияний — гостеприимный хозяин вина не жалел.

Через минуту Дэвид снова пошел вперед. Маргарита, бросив очередной взгляд через плечо, двинулась за рыцарем.

Они испытывали неописуемую радость, оказавшись наконец вдали от неумолчного шума, производимого гостями. Воздух был свежим, ночной ветерок приятно холодил кожу. Звуки шагов поглощала песчаная дорога. Трава, которой они мимоходом касались, была влажной от росы. Листья дубов, росших вдоль дороги, блестели в лунном свете, а их тени накрывали путников, словно темно-серое одеяло.

Дэвид преднамеренно углублялся во мрак, пока они не поравнялись с огромным дубом с толстым стволом. Тогда рыцарь остановился, обхватил Маргариту за талию и прижал ее к жесткой коре.

— Дэвид, — прошептала она.

— Я сожалею, что прибег к уловке, но я должен…

Он поцеловал ее, потому что она влекла его, как пчелу влечет нектар. Он поцеловал ее, потому что минуло уже два бесконечных дня с тех пор, как он вкушал ее губы. Он поцеловал ее, потому что Оливер подгонял его, потому что был дураком без силы воли, а еще — потому что хотел ее так мучительно, что умер бы, если бы хотя бы не прикоснулся к ней. Он поцеловал ее, потому что, кроме как скользнуть языком в ее влажный жаркий рот, он больше ничего не мог себе позволить.