Я оторвал взгляд от Лабиринта и оглянулся на вход в пещеру. Они появились, прошли часть пути по склону и остановились. Почему? Почему они остановились?

Какое это имеет значение? У меня было нужное для начинания время. Я начал поднимать ногу, делая шаг вперед.

Я едва мог двигаться. Огромным усилием воли я едва дюйм за дюймом продвигал ногу вперед. Сделать этот первый миг оказалось тяжелей, чем идти по самому Лабиринту, ближе к концу. Но я, казалось, боролся не столько против внешнего сопротивления, сколько против медлительности своего собственного тела. Все выглядело почти так, будто я был парализован.

Затем у меня возник образ Бенедикта рядом с Лабиринтом в Тир‑на Ног‑те, приближается насмехающийся Бранд. Камень горит у него на груди.

Уже прежде, чем опустить взор, я знал, что увижу. Красный Камень пульсировал в ритме с моим сердцем.

Черт их побери! Либо отец, либо Дворкин – или они оба – дотянулись через него в этот миг, парализуя меня. Я не сомневался, что любой из них мог сделать это и один. И все же, на таком расстоянии не стоило сдаваться без боя.

Я продолжал толкать ногу вперед, медленно передвигая ее к краю Лабиринта. Коль скоро я сумею до него добраться, я не видел, как они… Дремота… Я почувствовал, что начинаю падать. На миг я уснул. Это случилось вновь.

Когда я открыл глаза, то увидел часть Лабиринта. Когда я повернул голову, то увидел ноги. Когда я поднял голову, то увидел, что отец держит Камень.

– Убирайтесь, – сказал он Дворкину и Фионе, не поворачивая головы.

Они убрались, пока он надевал Камень себе на шею. Затем он нагнулся и протянул руку. Я взял ее и он поднял меня на ноги.

– Это была чертовски глупая попытка, – сказал он.

– Мне она почти удалась.

Он кивнул.

– Конечно, ты погубил бы себя и ничего не добился бы, – уточнил он. – Но, тем не менее, это было чертовски здорово проделано. Пошли давай прогуляемся.

Он взял меня за локоть и мы двинулись вдоль периферии Лабиринта. Я смотрел, когда мы шли, на странное – без горизонта – небо‑море вокруг нас. Я гадал, что произошло бы, сумей я начать проходить Лабиринт, что происходило бы в данный момент.

– Ты изменился, – сказал, наконец, он. – Или же я никогда по‑настоящему не знал тебя.

Я пожал плечами.

– Что‑то и от того, и от другого, наверное. Я собирался сказать то же самое о тебе, не скажешь мне кое‑что?

– Что?

– Насколько это было трудно для тебя, быть Ганелоном?

Он хохотнул.

– Совсем не трудно. Ты, может, увидел на миг настоящего меня.

– Он мне нравился, или, скорее, ты, бывший им. Хотел бы я знать, что стало с настоящим Ганелоном?

– Давно умер, Корвин. Я встретил его после того, как ты изгнал его из Авалона, давным‑давно. Он был неплохим парнем, но я не доверился бы ему ни на грамм. Но, впрочем, я никогда никому не доверял, если был выбор.

– Это в семье наследственное.

– Я сожалел, что пришлось убить его. Не то, чтоб он предоставил мне большой выбор. Все это было очень давно, но я четко помню его, так что он, должно быть, произвел на меня впечатление.

– А Лорена?

– Страна? Хорошая работа, по‑моему. Я поработал с нужным Отражением. Оно набрало силу от моего присутствия, как и всякое, если один из нас там надолго задерживался. Как было с тобой в Авалоне, а позже в том другом месте. А я позаботился о том, чтобы пробыть там долго, направляя свою волю на течение ее времени.

– Я и не знал, что это можно сделать.

– Ты постепенно наращиваешь силы, начиная со своей инициации в Лабиринте.