|
Гонимый желанием наказать вора, не будя вас и не делая в доме шуму, я схватил рапиру и соскочил из окошка на землю. В это время было около часа пополуночи. Но я не успел догнать человека, за которым гнался, он внезапно исчез. Как? Этого не могу объяснить. Довольно того, что он исчез. Лестница лежала на земле, я даже споткнулся об нее в своей торопливости. Обескураженный, возвращаясь назад, я вдруг возле бойницы услышал два голоса. Один из говоривших хотел ожидать вас против ворот замка и застрелить, как только вы покажетесь; другой, напротив, советовал лучше сделать засаду под мостом Алагоны и тут отомстить, расправившись на свободе. Первый послушал второго и обещал, не опаздывая, явиться на место засады, где сорок вооруженных людей помогут осуществить задуманное двумя заговорщиками.
Кавалер умолк. Каспар д'Эспиншаль задумался на мгновение, затем пожал руку Телемаку де Сент-Беату и произнес: — Благодарю! — Но что же вы думаете теперь предпринять? — спросил гасконец. — Мой дорогой гость! Я сегодня вечером должен быть в Клермоне во всяком случае и не имею времени искать объездной дороги между скалами и ущельями этих гор. — Вы думаете пробиться через банду этих разбойников? Слово разбойников кавалер выговорил с большим трудом. — Пробьюсь даже через весь ад, охраняемый всеми чертями. «Клянусь Вельзевулом! — подумал удивленный кавалер. — Это совершенно бешеный безумец или, еще вернее, самый отчаянный гасконец. Подобного мне еще не случалось видеть». — Вас удивляет мое намерение? — спросил Каспар д'Эспиншаль. — Да, и даже очень удивляет. Граф меланхолически улыбнулся. — Мы, по всей вероятности, одного возраста, — продолжал он, — но прошу вас, кавалер, считать меня старшим. Что я говорю, старшим! Я старина, отживший старик, всем пресытившийся и все испытавший. Родителей моих я едва помню. Богач и господин, не ведающий ни в чем запрета в те годы, когда ровесники мои едва попадали в пажи, я, разумеется, жил… злоупотреблял жизнью! И вот ныне, чтобы поддержать интерес в моем ничтожном существовании, чтобы расшевелить сердце, почти погасшее, мне необходимы постоянно новые впечатления, сильные волнения, особые наслаждения и приключения, исполненные смертельных опасностей. Сознаюсь, что поступаю дурно. Но несчастная фатальность, кажется, в крови моего рода. Я чересчур слаб для того, чтобы быть добрым. Внутри меня идет постоянная борьба с чем-то, что вечно меня увлекает, поглощает и волнует. О, если бы меня иначе воспитали, я, не сомневаюсь, был бы добродетельным и даже великим человеком. — Но, граф, в ваши годы, неужели вы думаете, поздно начинать новый путь? Улыбка Каспара д'Эспиншаля вдруг сделалась зловещей и мрачной. — Алагона вытекает из той горки, которую видите перед собой, — сказал он, указывая рукой вперед. — При истоке один пастух может переменить ее направление. Проследите речку дальше. Не дальше полумили от истока, когда зимние бури поломают деревья и дожди прольются на землю, она уже делается бешеным потоком; все бастионы и стены Ретеля не удержат тогда Алагоны. Мне всего двадцать лет. Я тот же поток, падающий с гор, и жизнь моя идет стремительнее наводнений. Высказав эти слова, Каспар д'Эспиншаль вдруг дал шпоры своему черному скакуну и как бешеный поскакал вперед. За ним понесся весь отряд.
XI
Солнце выглянуло из-за гор. Бледно-огненная полоса охватывала небо. Отряд всадников, понесшийся во весь опор, похож был на мрачные привидения, улетающие под напором таинственных сил ада. Алагона вилась между скалами и пенилась, бросаясь по камням и обрывам, подобно разъяренному чудовищу. Местами, вырвавшись из равнины желтых песков и мелкого гравия, река утихала и катилась с тихим рокотом. |
