— Ах, как моя голова тяжела!

Каспар д'Эспиншаль, посмотрев несколько мгновений на спящую, подошел и отворил окно. Небо было покрыто тучами, и ночь темна. Достав из-под кафтана шелковую лестницу, он привязал ее к оконному переплету и три раза легонько ударил в ладони.

Лестница выпрямилась в ту же минуту, и в окне появился Эвлогий. Граф показал ему рукой на спящую девушку, дикий человек схватил ее, как ребенка, на руки и исчез во мраке ночи.

Мнимый доктор Лагульф вошел в залу, где его ожидал Шато-Моран в смертельном беспокойстве. Подавая ему ключ от комнаты Одилии, он сказал с совершенной серьезностью ученого доктора:

— Она спит. Не надо се будить, и я вам отвечаю за полное выздоровление.

Простившись с хозяином, Лагульф обещал быть завтра.

Только через час после его отъезда заметили исчезновение Одилии. На полу нашли письмо Каспара д'Эспиншаля, то самое, которое Бигон передал девушке и которое выпало из ее носового платка, когда Эвлогий уносил ее.

XXVI

Наутро после описанного нами дерзкого похищения в замке Мессиак господствовало необыкновенное волнение. Делались приготовления для празднования свадьбы графа Каспара д'Эспиншаля с девицей Одилией Шато-Моран.

Одилия плакала, но страстные просьбы возлюбленного преодолели ее сопротивление.

Похищения были в моде в эту эпоху; они даже заслуживали похвал, если только брак покрывал проступок.

Наскоро приглашены были соседние дворяне, поспешившие приехать, и между ними виконт де Селанс отличался пышностью и любезностью. Он обнял с самым искренним видом Каспара д'Эспиншаля, поздравляя его и прося предоставить ему честь вести молодую к алтарю.

Каспар д'Эспиншаль ответил равной любезностью, поведал историю похищения и свои похождения под именем доктора Лагульфа.

— Что же сделалось с настоящим Лагульфом? — спросил де Селанс, смеясь и восхищаясь происшедшим. Мальсен поспешил донести, что настоящий доктор убежал в ту же ночь и увел с собой жену Бигона, вероятно, как путеводительницу.

В десять часов Одилия, одетая в белое платье, как ангел прекрасная, предстала взорам восхищенного жениха и его гостей.

— Я готова! — произнесла она слегка дрожащим голосом и, подав руку де Селансу, направилась с ним в часовню замка. Все жители Мессиака ожидали молодых с букетами цветов в руках; отсутствовали только Бигон и Телемак де Сент-Беат. Гасконец сказался больным, но в сущности он не одобрял поступка Каспара д'Эспиншаля. Что касается Бигона, не имевшего такой деликатной совести, то причину его отсутствия мы сейчас передадим читателям.

Бигон обладал великолепным басом. Дон Клавдий-Гобелет упросил его принять участие в брачной церемонии. В огромной книге богослужебных молитв Бигон назначил для себя те гимны и молитвы, которые исполняли при брачных церемониях, и теперь в нетерпении ожидал появления в часовне молодых, гостей и жителей замка, чтобы блеснуть перед ними своим басом. Он был чисто выбрит, причесан и наряжен в белое платье клирика.

Когда все вошли в церковь, Бигон заревел так громко, что стекла зазвенели. Вероятно, он бы не ограничился этим, если бы дон Клавдий-Гобелет не поспешил начать обряд венчания.

По прочтении Евангелия Бигон запел венчальную молитву.

Одилия спокойно произнесла присягу, и обедня была отслужена без малейшего замешательства и остановки. Затем новобрачные вышли из часовни, сопровождаемые своей свитой и приветствуемые криками радости.

Но в это мгновение на дворе замка послышался топот быстро несущихся лошадей. Два всадника соскочили с покрытых пылью и пеной усталых коней и приближались к выходящим из церкви. Это были Шато-Моран и Рауль. Старый граф был бледен, но сохранял присутствие духа; глаза молодого пажа налились кровью.