Вы уверены, что там все в порядке с правами человека? Или нам стоит покопать и улучшить наши межгосударственные отношения? Или возьмите Афганистан. Вы уверены, что во время боевых действий и даже сейчас там все в порядке с правами человека? Или мне стоит напомнить вам о трагических событиях, которые там происходили? И как мы должны определить статус тех, кого сейчас держат в Гуантанамо на кубинской базе? Кто они? Они защищены гуманитарными или международными законами?

Если мы попытаемся найти проблемы, которые осложнят межгосударственные отношения, естественно, мы найдем их. Мне хотелось бы подчеркнуть: жизнь значительно сложнее того, что приятно звучит и красиво смотрится на бумаге. Естественно, мы должны объединить усилия.

Мы не должны каким-либо образом под предлогом борьбы с терроризмом ухудшать ситуацию с правами человека. Мы должны наконец избавиться от менторского тона и привычки читать друг другу лекции. Мы должны стать партнерами, мы должны поддерживать друг друга и помогать друг другу. Это то, чего мы хотим. Мы готовы к этому и стремимся к достижению этого.

Владимир Путин:Их не много, но несколько все же есть. Мы получаем от США полную информацию, и в Гуантанамо ездили представители российских правоохранительных органов и даже принимали участие в допросах. Но это проблемы правового характера. И не случайно мне задают вопрос о том, кто они. Это не риторический вопрос, это вопрос правовой. Потому что ситуация может иметь такое продолжение, что нам будет нечего им инкриминировать, они окажутся невиновными, получается, их держали там ни за что. И не будет вынесено никакого обвинения. А они говорят: «Я сидел и молился Аллаху, но пришли американцы и захватили меня, и я оказался на Кубе. Я невиновен». Им не предъявили никаких обвинений. И поэтому у нас могут возникнуть проблемы правового характера о том, как привлечь их к ответственности.

Я доверяю не им, я доверяю американцам. Потому что в действительности эти люди – боевики, конечно же. Но с юридиче-ской точки зрения и с точки зрения прав человека, конечно же, появляются некоторые вопросы.

Относительно вопроса о похищении людей и участии в этом российских спецслужб – в этом для меня нет ничего нового. Все предельно ясно. У российских спецслужб нет необходимости похищать людей. Мы сохраняем контроль над этой территорией.

У нас есть возможность задержать любого, у нас есть возможность допросить любого, если нам потребуется, и завести уголовное дело.

Относительно похищений, их значения в Чечне: это часть культуры определенных людей на Кавказе – как ни печально это звучит, но это факт. В прошлом 99 людей открыто были проданы на рынке. По нашим оценкам, около 2 тысяч человек были куплены или проданы. Чеченцы сами признают, что в прошлом никогда не было такого, чтобы чеченцы похищали чеченцев. Определенные группы людей – их не много, но все же они есть, – совершают преступления, надев камуфляж, и очень сложно установить, кто они – федеральные силы, местные правоохранительные службы или просто какие-то бандиты.

Несмотря на то, что происходящее в Чечне вызывает сложное отношение, мы возбуждаем судебные дела в отношении некоторых российских военнослужащих. И мы доводим их до конца. Бывают исключительные судебные процессы, скажем, дело полковника Юрия Буданова. Расследование длилось почти два года, было приостановлено, он был оправдан, были приговоры, Генеральная прокуратура снова и снова подавала на апелляцию, возобновляла дело и проводила новые слушания. И в итоге он был осужден.

Но я уже говорил о том, как сложно, когда проводятся военные операции, следовать ситуации – так же сложно, как сейчас в Ираке и как было и есть в Афганистане. Поэтому я не думаю, что было бы справедливо предъявлять к России высокие требования.