Красные гончие повалили его на траву у корней огромной ивы. И хотя тело герцога лежало недостижимое для их зубов, под защитой темного дома, в Верхнем Мире, душа злосчастного колдуна истекала кровью, пусть такой же прозрачной, как вода, но все же кровью. Он видел их жуткие глаза, слышал, как лязгают их огромные страшные пасти. Если они сейчас разорвут в клочья тумана его душу, то к утру свита найдет своего повелителя таким же холодным, как вода в Спящей реке.

Герцог уже мысленно простился с жизнью, как услышал над собой чей-то резкий окрик. Повинуясь ему, красная свора отхлынула, оставив свою добычу, перепачканную кровью, землей и травой, в жалких лохмотьях вместо нарядной одежды, униженную и обессиленную. Собаки, виляя хвостами с видом невиннейших щенков, принялись тыкаться в ладони своих хозяев.

Один из них сделал шаг вперед и остановился над истерзанной душой Лак-Хезура, вернее, над тем, что от нее осталось — а осталось, надо заметить, немного. И как ни был затуманен взор герцога, он все же поднял глаза, чтобы взглянуть на предводителя охоты демонов. Тот был высок и худ, с волосами темнее самой ночи, с черными глазами, глубокими, как ночное небо, одетый в траур, подобный бархату звездной полночи. Его красота была невыносима, как пытка, как яд, пролитый в открытую рану. И Лак застонал — громче, чем стонал, терзаемый красными псами, ибо эта красота внушала больший ужас, чем свора адских гончих. Но Азрарн, Князь Демонов, поднял руку, и стон застрял в горле Лак-Хезура.

— Что это еще такое? — проговорил Азрарн. Вопреки ожиданию герцога, в этом голосе слышалось больше брезгливой усталости, чем гнева, и у Лак-Хезура появился проблеск надежды. — Это ведь всего лишь человек. Меня обманули. — Вот теперь герцог услышал гнев, холодный, бешенный гнев, и ему захотелось умереть прежде, чем он услышит этот голос еще раз. — Ты можешь вернуться и рассказать своим братьям, — обратился к нему Азрарн, — что собственными глазами видел Ваздру на берегах Спящей реки.

С этими словами он повернулся и исчез.

Вместе с ним исчезла вся охота. Истерзанная душа герцога застонала снова, и воды Спящей реки поднялись и сомкнулись над ней.

А где же был Олору, зачинщик всего этого? И что он был такое, если сумел избежать тех злоключений, что выпали на долю его господина? Похоже, подобно Казиру, его предшественнику, этот поэт тоже стремился в Нижний Мир с некой определенной целью. И эта цель предполагала замаскировать свое появление — например, проскользнув незаметным камнем на груди Лак-Хезура, чтобы отвлечь на него охоту Ваздру.

У Олору не имелось души. Поэтому он не мог бесплотной астральной тенью появиться на берегах Спящей реки. Это, однако, не означало, что он вовсе не мог появиться в мире демонов. Ничего подобного. Но Олору отлично знал, что стоит ему оказаться в своем истинном виде в царстве Азрарна, на его голову обрушится весь гнев Повелителя Ночи. Разумеется, Азрарн почуял дерзкого поэта даже когда тот притворился простой безделушкой, и устремился на льняные берега вовсе не за душой несчастного Лак-Хезура. Однако Олору успел исчезнуть раньше появления Князя Демонов на белой дороге.

Пробравшись вслед за герцогом в Нижний Мир, Олору тотчас направился прочь и от Лак-Хезура, и от белой дороги, ведущей к Драхим Ванаште. Город демонов его не интересовал. И по мере того, как он удалялся от Спящей реки, внешний вид его постепенно менялся. Камень трансформировался в тонкий прут, похожий на короткий хлыст. От прута исходило желтое сияние расплавленного янтаря.

Его путешествие длилось часы, годы и столетия. А, быть может, заняло всего несколько минут. Так или иначе, но спустя какое-то время Олору был уже над внутреннем морем. И видел острова, встающие из воды — иные маленькие, иные побольше, поросшие лесом, иные подобные каменному персту, указующему прямо в небо, которое-не-было-небом.