Бенино вдруг замолчал, споткнувшись на последнем слове, и Пеппо сразу насторожился. Он понял, что брата посетила некая интересная мысль, кою следовало немедленно записать, иначе потом Бенино ее забудет и впадет в уныние, а хуже уныния философа — уж он-то знал наверняка — ничего быть не могло.

— Вот, — со вздохом пробурчал он, вытягивая из притороченной к седлу сумки помятый лист папируса, а из кармана камзола перо и склянку чернил.

Старший брат важно кивнул, придержал лошадь и, Удобно устроившись на ее холке, начал строчить, то и дело фыркая от удовольствия, — по всей видимости, мысль была действительно интересная. Завершив сей труд огромной кляксой, он промокнул папирус рукавом бархатной куртки и вернул все письменные принадлежности Пеппо.

— Я бывал в этом доме трижды, — посылая буланую шагом, продолжил Бенино, — и всякий раз восхищению моему не было предела — чему, между прочим, Сервус радовался как ребенок…

Они повернули в каштановую аллею, вспугнув своим появлением стайки жирных ленивых голубей, меж которых важно разгуливали огромные, черные с лиловым отливом вороны. Багровый краешек солнца еще виднелся сквозь листву, но тьма быстро наползала со всех сторон на землю, окрашивая ее в черный и серый — вечные цвета ночи; с нею пришла и тишина, поглотившая звуки, и принцесса Луна, что блеснула раз и снова скрылась за большой тяжелой тучей; с нею звезды усыпали небо, только готовясь пока засветить во всю мощь, ярко и — бессмысленно…

С аллеи братья выехали на длинную прямую улицу, потом пересекли круглую площадь и наконец увидели вдали белые стены дома Сервуса Нарота, покрытые тенью ночи.

Наверное, в светлое время он и в самом деле выглядел великолепно, но сейчас Пеппо только скривил губы в презрительной ухмылке: ничего особенного в этом громадном здании (величиной с центральный храм солнечного бога Митры в Мессантии) он не находил.

— И что с того, мальчик? — недовольно проворчал Бенино, без труда прочитав потаенные мысли брата. — Ночью и красавицу можно принять за дурнушку… Давай-ка поторопимся — я обещал Сервусу прибыть не позже сумерек; если бы твоя буланая не оступилась, так оно и вышло б… — Он с укором посмотрел на несчастную кобылку Пеппо. — Говорил я тебе: возьми вороного. Пусть не так красив, зато молод и резв, а сие для дальней дороги куда важнее…

Бледный лик луны, затянутый клочьями тучи, повис над домом Сервуса Нарота. В этом тусклом безжизненном свете все вокруг — и сам дом, и сад, и ограда из тонких, затейливо переплетенных между собой железных прутьев, и дорога, ведущая к высоким и узким воротам, — казалось сотворением злобного Нергала.

Иначе отчего так затомило вдруг душу, так заледенило кровь? отчего мрачное предощущение овладело всеми мыслями обоих братьев? Пеппо скосил глаза на красивое тонкое лицо Бенино и прочитал на нем отражение своих чувств. Да, сорокалетний философ испытывал то же, что и его младший брат, не далее как прошлым днем отметивший свою семнадцатую весну.

— Вздор… — буркнул Бенино, передергивая плечами. — Митрой клянусь, чистейшей воды вздор…

В этот момент тяжелая створка ворот скрипнула и медленно поехала в сторону, открывая взору братьев прекрасный даже в полутьме сад.