Изменить размер шрифта - +
И в этом неверном синем свете я увидел по-настоящему странные вещи.

Начнем с того, что помещение казалось совершенно голым и пустым, как коробка, вырубленная в камне. Лишь в одну из стен было вделано круглое, толстое и чрезвычайно прозрачное стекло, похожее на иллюминатор — около полутора метров в диаметре — выходившее прямо в океан. А за этим иллюминатором, в темной толще океанской воды, неподвижно стояли три довольно крупные рыбы, поблескивающие серебристо-голубой чешуей, и смотрели на меня удивленными глазами.

Напротив иллюминатора из шлифованного камня пола поднималось нечто вроде алтаря: грубо обработанная каменная плита, установленная наклонно, скатом к океану — а на ней виднелся глубокий горельеф* в виде человеческой фигуры в натуральную величину.

Здесь за версту несло какой-то магией, мистикой. Представьте, друзья мои, у меня даже мелькнула дикая мысль о человеческих жертвоприношениях в этом подземном святилище — но ни малейших следов крови в чистых изломах камня не было видно. Зато, когда я нагнулся пониже и дотронулся до плиты правой рукой, мою ладонь вдруг проткнул насквозь сильный и внезапный удар боли. Пролетело по всем нервам до самого локтя.

Я даже вскрикнул от неожиданности. Кольцо с аквамариновой геммой вдруг стало тяжелым и очень холодным. Мне стало гадко до тошноты, я попытался снять его с пальца — и не смог.

О, не подумайте, друзья мои, что оно оказалось чуть маловато мне и застряло на руке, как иногда застревают тесные перстни. Нет, с пальцем и с самим кольцом все казалось в порядке, но металл будто врос в кожу — я не мог даже повернуть перстень камнем вовнутрь.

Это странное открытие привело меня в ужас — вызвало приступ чего-то, похожего на клаустрофобию. Боже, да мне показалось, что перстень сковывает меня, как кандалы! Я принялся дергать его изо всех сил — но он и на миллиметр не сдвинулся. А когда я поднял глаза, то вновь увидел трех удивленных рыб, которые слегка повернулись в воде и пожирали меня не по-рыбьи пристальными взглядами.

Я не выдержал, прихватил тритона под мышку и побежал по лестнице наверх. Ах, право, я думал, эта

_____________________________________________________________________________________________

* горельеф — изображение вырезанное в виде углублений, внутрь поверхности.

отвратительная лестница никогда не кончится! Я запыхался до удушья, добравшись до верхней ступеньки

распахнул дверь пинком — и был, наконец, вознагражден ярким солнечным светом. День стоял истинно лучезарный, господа.

Я захлопнул дверь за собой и подпер ее спиной. Кажется, меня слегка знобило, а от звука шагов я, к стыду своему, вздрогнул и оглянулся довольно нервно.

Митч объявился, будь он неладен — и едва ли не бежал по двору ко мне. Мне снова не понравилась его физиономия — этакая раздраженная и испуганная вместе.

— Ваша светлость! — завопил он, будто не чаял меня живым увидать. — Ну где ж вы ходите, прошу прощения…

Я посмотрел на него холодно.

— Что же, — говорю, — милейший, где-то пожар?

Он сразу как-то смешался, стушевался и пробормотал:

— Так ведь вам же, ваша светлость, принесли костюмы, церемониальный костюм вот… ваш портной прилетел, вас ожидают…

— Ну вот что, — говорю. — Прежде чем беседовать с портным о тряпках, я хочу поговорить со священником. И немедленно, Митч. Не сердите меня.

Митч взглянул на меня довольно колко, но сказал только:

— Извольте подняться к себе, ваша светлость. Я его приглашу.

Я прихватил тритона и пошел. Митч остановил глаза на тритоне и спросил:

— А гадость вам к чему, ваша светлость? Если вы идете к отцу Клейну…

— Я, — говорю, — видите ли, завожу себе тех зверушек, которые мне нравятся.

Быстрый переход