— Иссак, — позвала Наразен, хотя ее голос был беззвучен в этом мире. — Мертвый обращается к мертвому. Вспомни проклятие, которое ты наложил на меня и на мой город.

И тогда в черепе Иссака ожил черный червь. Он выполз через оскаленные зубы, поднял голову и поклонился королеве.

— Значит, ты узнал меня? Хорошо. Проклятие гласило, что Мерх станет как Наразен. Так и должно было случиться. Пока я оставалась бесплодной, бесплоден был и Мерх, а когда я принесла плод, то же стало и с Мерхом. Но теперь я мертва, меня отравили. Я умерла, и кожа моя стала синей. Верни свое проклятие, Иссак, ибо ты хорошо его помнишь. Пусть Мерх вновь станет как Наразен. Я дорого заплатила, чтобы сохранить то, что принадлежало мне, но в час триумфа все потеряла. Другие, не заплатив ничего, завладели моим Мерхом. Пусть Мерх снова станет как Наразен!

Королева была беспристрастна и беспощадна. Черный червь кивнул и снова поклонился, словно давая согласие. Он выполз из костей Иссака и, выбравшись из могилы, трижды обвился вокруг лодыжки Наразен. Ей показалось, будто раскаленная проволока сдавила ее ногу. Жар разливался по всему телу, и тело переполнилось им. После этого червь сморщился, высох, и пустая оболочка слетела с Наразен. Королева оскалила лазурные зубы и повернулась к воротам Мерха.

Лучи заката окрасили землю в золотистые тона, а когда пламя утихло, ночь опустилась на Мерх — бездонная ночь, чернее самых черных камней. В городе зажглись тысячи освещенных окон — желтых, золотых, красных.

Ворота уже закрывались, когда на дороге показалась какая-то тень.

— Эй, посмотри, кто это там? — спросил один караульный другого.

— Никого там нет.

Но первый стражник почувствовал, как что-то легкое, словно паутина, проскользнуло мимо него. Он протянул руку, чтобы схватить это «что-то», и ему почудилось, что женские волосы выскользнули из его руки. Волосы на ощупь казались гладкими, холодными и неприятными — словно сорная трава в запущенном саду. Другой караульный, не такой проворный, ничего не заметил. Немного погодя третий стражник, спотыкаясь и пошатываясь от выпитого вина, вышел из караульного помещения и заметил отпечаток женской ладони на только что побеленной стене, но тут же слетелись три или четыре мотылька и стерли след, трепеща, словно пепел сгоревшей бумаги.

Две женщины медленно подошли к колодцу, обсуждая городские сплетни. Поблизости играл ребенок старшей из женщин.

Ребенок поднял голову. Из мрака выплыло ужасное лазурное лицо, два мерцающих глаза, улыбающиеся губы. Рука погладила ребенка по голове. Мальчик, уже готовый завизжать, вдруг онемел.

— Эй, сынок, — позвала его старшая из женщин, — нам пора домой, иди сюда… А это кто? — обратилась она к приятельнице. — Я не видела эту женщину здесь прежде. — В полутьме она разглядела только силуэт незнакомки, да мерцание рубинов в ее серьгах, да еще тусклый блеск металла на шее и запястьях.

— Наверняка служанка какого-нибудь богача, А может, какая-нибудь потаскуха.

Услышав это, незнакомка рассмеялась. Старшей женщине все это очень не понравилось, и она, торопливо попрощавшись с подругой, забрала кувшин, ребенка и поспешила домой. Женщина помоложе, задержавшись, чтобы наполнить свой кувшин, с неприязнью заметила, что незнакомка склонилась над колодцем, опустив руки в воду.

Молодая женщина отпрянула прочь, но холодная рука незнакомки коснулась ее шеи, и женщина упала на землю.