Но обычные мужчины не подходят. Но если я не могу родить дитя от «семени живого мужчины», то почему бы мне не попробовать переспать с мертвецом?
Некоторое время колдунья молчала, а потом еще шире заулыбалась.
— Королева Мерха достаточна умна, — сказала она наконец, откинув назад волосы и открыв Наразен чистое бледное лицо, раньше скрытое под волосами, и удивительное украшение — вокруг талии ведьмы позвякивала гирлянда маленьких белых косточек — человеческие пальцы, нанизанные на золотую цепочку. — Что ж, — продолжила колдунья. — Допустим, я смогу уговорить Владыку Тьмы, и он поможет тебе, если пожелает. Я позову его, но, придет он или нет, не знаю. Он никому не подчиняется… а я всего лишь его служанка. И все же он может снизойти и исполнить мою просьбу. Если он придет, будь готова преодолеть страх, ибо он внушает страх простым смертным. Не так-то просто пригласить его, но еще труднее сделать так, чтоб он выслушал тебя. И как ты понимаешь, он заключит с тобой сделку.
— Я слышала об этом, — кивнула Наразен.
— Ты можешь отказаться, — продолжала ведьма. — Даже поговорив с ним, ты имеешь право отказаться. Он никого не принуждает. Но отказаться не так-то просто. Ты все еще хочешь, чтобы я позвала его?
— Да, хочу, — сказала Наразен.
Тогда Хозяйка Синего Дома задрожала всем телом, то ли от ужаса, то ли от радости. Она свистнула, и пес выбежал из комнаты. Померкли огни в светильниках. Затем колдунья подошла к столу и открыла стоящую там шкатулку из слоновой кости. Внутри лежал барабан, такой крохотный, будто сделанный для маленького ребенка. Но этот барабан не был детской игрушкой. Его изготовили из человеческих костей, а кожу, обтягивающую его, сняли с тела прекрасной девственницы.
Колдунья уселась у ног Наразен и начала выстукивать ритм быстрыми легкими движениями пальцев. И тут Наразен заметила то, чего не видела раньше. Третий палец левой руки колдуньи был отрезан до второго сустава. Наразен вспомнила косточки фаланг вокруг талии колдуньи, но тут во всех лампах разом погасли огни.
То, что вошло в дом, было не простой темнотой, а тьмой огромной черной раковины, спрятанной в глубине земли, абсолютной тьмой. В ней остались лишь шепот, дыхание, вздохи и легкий стук барабана колдуньи.
Садилось солнце, бросая на землю красные лучи. Они осветили двери лачуги, перед которой остановился Улум. Молодая женщина у входа поклонилась ему.
— Прошу вас, заходите, чувствуйте себя свободно в моем доме, — сказала она.
В жалкой тесной комнате на лоскутном одеяле сидели несколько детишек, серьезных и мрачных, как совята, а на кровати лежала маленькая девочка трех-четырех лет.
— Я послала мужа за доктором, но он еще не вернулся, — продолжала женщина. — Очевидно, вы опередили его?
— Да, — кивнул Улум, переступив порог. Владыка принес с собою покой, больной ребенок почувствовал это. Веки девочки тихонько опустились. Но мать заволновалась.
— Я сожалею, — сказала она, — но сейчас мы ничего не сможем заплатить вам. Однако я обещаю, что вы получите все деньги от продажи поросят, когда наша свинья родит.
Улум наклонился над больным ребенком. Тесная и жалкая каморка наполнилась зыбким мерцанием, похожим на серые сумерки, хотя небо за дверью еще пылало закатом.
— Подождите, — взмолилась мать. — Скажите, кто вы?
— Вы и сами знаете, — ответил Улум. Мать стиснула руки.
— Я думала, вы доктор, но ошиблась, — прошептала женщина. — Прошу вас, уйдите.
— Вы непоследовательны, — вздохнул Улум. — Вспомните, что последние три ночи вы умоляли меня избавить вас хотя бы от одного из детишек, которых вам нечем кормить. |