— Тогда, боюсь, нам не о чем договариваться, потому что мои условия именно таковы. — Она вышла на широкую террасу, где у столов с деликатесами и кубками вина стояли в ожидании слуги.

Вся толпа вышла за ними следом из тронного зала, теперь все стояли молча, вне пределов слышимости. Только воины Гассема тихонько разговаривали между собой. Они не специально сдерживали свои голоса: шессины редко повышали голос, — только для молитв и боевого речитатива.

— О, ладно тебе, Шаззад, — с упреком сказал он. — Ты знаешь так же хорошо, как и я, что мы будем делать друг другу встречные предложения до тех пор, пока не придем к соглашению. Если бы переговоры были невозможны, мы бы уже сражались.

Она резко повернулась, оказавшись с ним лицом к лицу, и придворные замерли в напряжении.

— Могу ли я согласиться на что-либо меньшее, чем немедленный вывод твоих войск, Гассем? Ты и твои варвары вторглись на мои земли.

Он снисходительно улыбнулся.

— Ты отреагировала на это очень быстро. Когда я задумываюсь над этим, могу сказать — невероятно быстро. Вот вы, ничего не подозревающие, обессиленные после страшной чумы, слышите, что я здесь. И в течение нескольких дней вы уже идете на север со всем своим флотом и войсками, мобилизованными и собранными вместе. — Его улыбка расплылась во весь рот. — Шаззад, если бы я был подозрительным человеком, я бы предположил, что ты сама собиралась вторгнуться на мою родину! И это превратило бы мое небольшое выступление в — как это называли ваши древние военные писатели — предупредительный рейд?

— Лериса хорошо учила тебя, — сказала Шаззад, признавая, что он выиграл очко. Она повернулась, и слуга подал им вино в покрытых инеем кубках. В богатом особняке имелся погреб с ледником.

— У кого же еще учиться? — спросил Гассем, принимая кубок. Он держал его легко, обхватив холодную поверхность своими длинными пальцами, потом сделал крохотный глоток. — Где она?

Шаззад сделала куда больший глоток. Шессины, подумала она, так хорошо умеют сдерживать свои аппетиты, а она постоянно подчиняется своим страстям.

— В безопасном месте, и очень удобном. Я куда милостивее к узникам, занимающим высокое положение, чем ты.

— У тебя хорошая память, Шаззад. Мы все были тогда моложе. Я был просто диким боевым вождем с островов, и здешние люди казались мне членами других племен. За прошедшие годы я многому научился.

Она не смогла сдержать своего изумления. Гассем пытался принести свои извинения? Причем так изящно?

— Твоя королева была такой же надменной, как всегда, когда я разговаривала с ней.

— И ты вела себя высокомерно, когда все, что у тебя было — это твоя гордость и цепи. В таких обстоятельствах что остается знатному человеку, кроме его надменности? Кроме того… — он хмыкнул, — мне нравится быть королем, а вот Лериса любит быть богиней. Она подобралась к этому настолько близко, насколько это вообще возможно для человека, но, в отличие от нее, я не могу обманывать сам себя и говорить, что я — нечто большее, чем простой смертный. В моих волосах появилась седина, и я уже не так силен, как двадцать лет назад. — Он провел рукой от груди до колен. — Моему телу требуется больше времени для излечения ран. Нет, я смертен, я состарюсь и умру. И я больше не рассуждаю так, как это делал юный король-воин, Шаззад; ведь и ты теперь не мыслишь, как безрассудная юная принцесса, какой ты когда-то была.

— Хотела бы я тебе поверить, Гассем, — сказала она. — Но, кажется, ты единственное в моей жизни, что остается неизменным.