– Добро пожаловать домой, – сказала я, – как приятно видеть вас снова здесь. И я не сомневаюсь, что с вашим приездом все… скоро встанет на свои места.

Он поздравил меня с замужеством. Я удивленно посмотрела на него, заметив, что он был против.

– Я ошибся, – сказал он мягко, видя мое сияющее лицо, – все получилось как нельзя лучше. Я счастлив за вас.

Он говорил искренне, я была уверена в этом. Может быть, у него в памяти и сохранились те дни, когда его мать и моя хотели видеть нас вместе. Но жизнь сложилась иначе. Он вынужден был уехать и тем самым избежал участи всей своей семьи, сложившей головы на плахе. У меня же теперь был Филип, которого я не променяла бы ни на кого на свете.

Мне было радостно оттого, что я снова вижу Реджинальда и что он приехал помочь установить в моей стране высшую церковную власть Папы Римского. Я благодарила Бога за то, что он сохранил мне жизнь и возвел на престол, дабы исполнить Его волю.

Гардинер поднялся по лестнице и подошел к нам, чтобы повести Реджинальда в Ламбет-пэлэс.

Моя радость от встречи с Реджинальдом вскоре сменилась грустью – я почувствовала в нем глубокую печаль и горечь озлобления против моего отца.

Нам часто удавалось побыть наедине, и тогда он начинал говорить о своей семье, обо всех, кто был убит. Единственным оставшимся в живых был Джеффри, неудачно пытавшийся покончить с собой и теперь доживавший остаток дней за границей. Реджинальд не мог смириться со смертью матери, моей незабвенной леди Солсбери, которую зарубили насмерть.

– Моя мать, – говорил он, – была святая, самая набожная из всех, кого мне приходилось видеть. Она мухи не могла обидеть… И так умереть…

Я плакала вместе с ним, вспоминая многие дни нашей жизни.

– Но теперь все в прошлом, Реджинальд, – пыталась я его успокоить, – да, судьба жестоко обошлась с вами и со всей вашей семьей, но мы все равно ничего не сможем изменить.

– Я не могу воспринимать себя иначе как сыном мученицы, невинной жертвы. И никогда не забуду свою мать.

– Тем более вы должны теперь думать не столько о прошлом, сколько о той высокой миссии, которую Господь на нас возложил, – сказала я.

Он был настроен решительно. Спустя три дня после приезда он выступил перед обеими палатами Парламента, заявив, что приехал, чтобы восстановить былую славу королевства.

Через несколько дней обе палаты Парламента представили нам с Филипом петицию, в которой содержалась просьба к Легату освободить страну от ереси, раскола и непослушания.

Мы приближались к заветной цели. В соборе святого Павла была отслужена торжественная Месса. Закон, восстанавливающий верховную власть Папы над английской церковью, еще не был принят, но уже был на подходе.

В конце ноября там же – в соборе – прошло богослужение в честь того, что я несла в своем чреве ребенка. Со слезами на глазах слушала я слова Священного Писания: «И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога».

Я понимала, что эти слова имели прямое отношение ко мне: не бойся! Потому что мне было чего бояться – немолодой и совсем не сильной женщине. Можно было вспомнить и рождение Эдуарда, чье появление на свет свело в могилу его мать…

Я всем сердцем отзывалась на слова молитвы.

«Даруй рабам Твоим Филипу и Марии ребенка мужеского пола…» Мне всегда было неловко слышать, как Богу дают нечто вроде команды: «Сотвори его приятным лицом, сильным разумом и богатым дарованиями…»

Я и без того только и жила надеждой родить здорового сына.