Но продажа на свободном рынке имеет массу особен­ностей, ранее нам неизвестных. Впрочем, если вы покупа­ли что-то на базаре, то вам нетрудно их понять. Торговля точно такая. (Один югослав меня учил, что ничего нель­зя покупать, не поторговавшись, иначе сильно расстроишь продавца. Он ночь не будет спать, переживая: в кои веки к нему пришел покупатель-дурак, который платит, не торгу­ясь, а он заломил всего лишь двойную цену.) Только торгов­ля оптом более масштабная и имеет множество тонкостей, вызванных этой масштабностью. Здесь очень многое имеет значение, даже в личном плане, начиная с того, встретишь ли ты торгового партнера просто в здании аэровокзала или у трапа самолета; поймешь ли намек японца, который очень хвалит твою шапку, или нет, и заканчивая... ладно, это уже коммерческая тайна. Ведь на Западе нет мифических част­ников, там тоже чиновники, но чиновники фирм. Это осо­бенности субъективные. Есть же и объективные.

Даже продавая продукцию оптовикам в каком-либо пор­ту, одну цену держать глупо. Один оптовик берет много то­вара и везет его в США, поэтому у него больше накладных расходов на перевозки, хранение, кредиты и высокой цены он не даст. Другой оптовик ставит на Европу, расходов у него меньше, а третий вообще берет мало, меняет в Бресте на вагонах колесные пары и гонит товар прямо своему по­купателю. Этого надо «давить», заставлять платить больше. При таком раскладе у завода-продавца будут разные кон­тракты с разными фирмами и во всех контрактах всегда бу­дут разные цены.

А теперь чиновник, выдающий разрешение на торгов­лю, изучает эти контракты: одна фирма берет 1000 т по 610 долларов за тонну, другая 5000 тонн по 600 долларов, тре­тья 20 000 тонн по 585. Если дать разрешение продать, то начальство спросит: «Почему выдана лицензия на продажу по 585 долларов, когда цена была 610?» И с работы тако­го чиновника могут выкинуть. Что же делать? Ответ один: запретить продажу по 600 и 585 долларов, не дать заводу-продавцу лицензию. В какой же ситуации оказался завод? Он, заставив небольшую фирму купить мелкую партию то­вара по 610 долларов, теперь не в состоянии продать в два­дцать раз больше продукции, поэтому завод может остано­виться, а работники остаться без средств к существованию. Ведь остальные фирмы по этой высокой цене продукции не купят. Что делать? Выход один — продавать только по 585 долларов, что, конечно, нанесет ущерб заводу, нанесет его Казахстану. Но тогда у чиновника, выдающего лицензии, все будет в ажуре — он не пропустил ни одного контракта по низким ценам. (Это неотъемлемое свойство бюрократиз­ма, механизм которого мы разберем позже: если бюрократу дают что-то улучшить, он обязан это ухудшить.)

Но вернемся к Н.А. Назарбаеву и С.А Терещенко. Можно ли утверждать, что они понимали, что делают, когда создава­ли такое управление внешней торговлей? Можно ли утвер­ждать, что они понимают, зачем нужно управление и, кстати, они сами? А ведь, согласно мнению подавляющего большин­ства граждан СССР, среди нынешних руководителей «госу­дарств» ближнего зарубежья Назарбаев — наиболее толко­вый, наиболее преданный народу руководитель. А что же то­гда говорить об остальных? Что понимают они?

Мы привели пример создания структуры управления собственно ради управления, то есть ради того, чтобы тол­пы чиновников ходили на хорошо оплачиваемую работу, пи­сали бумаги, требовали отчеты и т.д. Ни Делу, ни людям это управление ничего не дает и, следовательно, никому, кроме этих чиновников, не нужно.

Но значит ли это, что ни Делу, ни людям не нужно во­обще никакое управление? Нет, конечно. Оно им крайне не­обходимо.

Возьмем для примера армию. Дело всей армии делают ря­довые солдаты — они уничтожают врага. И само это Дело может выглядеть чрезвычайно просто: прицелился, выстре­лил, и готово.