- Можно было проверить! – назидательно произнес Константин. – Знаешь, так вот…

- …надавить на глаз, спросить у портье, еще как-нибудь опозориться – знаю, знаю. Просто я решила ПРИНЦИПИАЛЬНО ничего не выяснять. – И я рассказала Дракону про нашу с Мореходом беседу на борту такси, везущего нас к причалу Академия, что возле палаццо Гварди. И о самом Мореходе рассказала. И о нашем с ним вынужденном, выморочном путешествии, откуда нет мне возврата, покуда не обретет моя душа свой кров, дом и причал. Мой спутник слушал и мрачнел.

Мне стало страшно. В конце концов, обычному человеку такие истории служат сигналом: ой, ходу отседова! Что я здесь делаю, рядом с этой ненормальной? А может, у нее ножик под подушкой? Вот решит она, что я не на вапоретто[29] сюда приехал, а в ночи в окошко забрался – да ка-а-ак прирежет меня сонного! Но если Дракон – не плод моего воображения, приходится быть честной. Пусть сам решает, нужна я ему такая или нет. Или даже – опасна я или нет…

- Он гнусный тип! – неожиданно выпаливает Константин. – Этот твой Мореход! Просто скотина. Зачем он тебя так мучает? Ему мало того, что ты пережила?

На глаза мои наворачиваются слезы. Хрустальная вазочка с пыльной псевдоикебаной в центре стола расплывается бело-красно-коричневым пятном. Кажется, это действительно мой герой. Даже от воображаемого экзаменатора, от внутреннего голоса защищать готов.

- Он грубый, но полезный, - вступаюсь я за Морехода. – Грубый, потому что я сама с собой груба. Полезный – потому что все-таки не хочу терять связь с миром… Это же часть меня, а я отнюдь не… ромашка полевая.

- Ладно. – Дракон фыркает, словно я прошу потерпеть нахального родственника, давно напрашивающегося на хорошую взбучку. – Я его все равно изведу. Но постепенно. Ты мне целиком нужна, а не фифти-фифти с этим… мореплавателем.

- Заметано. – Я бросаю опасливый взгляд в сторону кухни. Как будто оттуда в любой момент может выскочить взбешенный повар с тесаком в руке и, капая на нас кровью жертв, затеять скандал.

- Нервничаешь? – Дракон замечает мой страх и трепет.

- Ага. Всю жизнь разборок боюсь. Не ущерба, не драки, а разборок вообще. С воплями, с оскорблениями, с игрой на понижение. В детстве переела.

- Не посмеют, - убежденно говорит Константин. – Как цыпочки, изжарят другую рыбку до положенной кондиции и принесут с поклонами.

- Я, конечно, не знаток… - осторожно замечаю я.

- Зато я знаток! – смеется он. – Ты еще не поняла? Позволь представиться: повар. Шеф, критик и эксперт. Страшно?

Откровенно говоря, со словом «повар» у меня только две ассоциации – бабенция в крахмальной трубе на голове и грязно-белом фартуке и Ричард Гир в фильме «Осень в Нью-Йорке». Второе мне подходит.

А ведь совсем недавно объясняла Герке, что делить профессии на престижные и непрестижные – наша отечественная традиция, и традиция порочная. Что хороший профи и умный человек – вне дурацких установок на престижность-непрестижность. Ай-яй-яй, тетя Ася, ай-яй-яй. Что ж вы врете, как в рекламе стирального порошка какого?

Да не вру я, не вру. Просто не в силах изгнать из своего сознания глубоко советскую девушку, считающую: рыцарь-слесарь Гоша из фильма «Москва слезам не верит» - сказка, а пьяница-слесарь из соседнего подъезда – самая что ни на есть правда. Правда жизни. И приличные мальчики учатся в вузах, а неприличные – в ПТУ и техникумах. Потом все как-то спуталось, оказалось, что жизнь сложнее, мальчики – проще… Но дурацкая формула так в мозгу и осела. Так что прости меня, милый, за сверкнувшую над твоей головой огненную надпись: «Выпускник кулинарного техникума!» - это всего лишь дань безвозвратно ушедшей мне, девчонке из средней школы, которая точно знала, где искать свое девичье счастье, а где не стоит…

Впрочем, Ричарда Гира уже теснил широким плечом Жан Рено, красуясь в белом фартуке в «Истории любви», - и огненная надпись зашипела и растаяла, будто льдинка на сковороде.