— О, он должен привыкнуть к моему обращению. Я никогда не церемонюсь с молодежью. Но довольно об этом! Скажите лучше, мне это очень интересно знать, слышали вы что-нибудь обо мне раньше нашего знакомства?

Он был смущен ее вопросом: сказать ей то, что он только что сейчас слышал, было невозможно, не говорить ничего было невежливо.

— Странный вопрос, баронесса, — уклончиво отвечал он, — вы знаете, что вы слишком заметны, чтобы о вас не говорили.

Она усмехнулась.

— Не правда ли, я так хороша собой, что каждый считает долгом делать обо мне свои замечания?

Ее слова и горько-насмешливый тон поразили Осипа Федоровича.

— Вы жалуетесь на свою наружность, баронесса?

— О, нет! — точно испугалась она и сейчас же рассмеялась: — Этого я не могу сказать.

Лицо ее приняло спокойно-простодушное выражение.

— Вы удивляетесь моей самоуверенности? Но я нахожу глупым отрицать то, что очевидно. Что может быть смешнее, когда на самом деле красивая женщина в ответ на комплименты наивно отвечает: «Ах, что вы говорите, во мне нет ничего красивого».

Пашков молча любовался ею.

— Я сама не люблю комплиментов, потому во-первых, что они слишком банальны, а во-вторых потому, что нахожу совершенно лишним выслушивать то, что сама давным-давно знаю.

Эта женщина решительно ставила в тупик Осипа Федоровича. Что мог он ей ответить после подобных заявлений?

Выражение лица ее постоянно менялось и тон переходил из веселого в грустный и наоборот.

— Посмотрите на бедного графа, — вдруг засмеялась она, — вон он стоит у дверей с таким лицом, как будто его приговорили к смертной казни.

— И вы чувствуете, что виной тому вы! — улыбнулся Пашков.

— О, я не чувствую угрызения с