В этот момент Зарика прочистила горло, собираясь произнести свою первую речь, как Империатрица, или, во всяком случае, ответить на выраженное ей почтение. Ее, однако, опередил голос, сказавший, – Похоже, в этом случае наше появление не менее уместно, но не было так уж необходимо. – Мы поторопимся добавить, что это был последний раз, когда мы ссылаемся на голос, а не на личность, которая говорила, поскольку произнесшим эти слова был не кто иной, как Айрич. На этот раз, вместо того, чтобы вместе с Тзендрой спасать Кааврена, он вместе с Каавреном собирался спасать Тазендру – хотя, как он сам сказал, их появление было не настолько необходимо, как это было в тот день, более двухсот лет назад, на который мы имели честь сослаться.

Как только эти слова были сказаны, все немедленно посмотрели в направлении голоса, после чего некоторые из присутствующих испустили удивленные вздохи.

– Отец! – крикнул Пиро.

– Милорд! – сказал Китраан.

– Ах, Кааврен и Айрич, – сказала Тазендра, бросаясь вперед и попадая в объятья своих друзей.

– Ба! – сказал Кааврен. – Не может быть, чтобы это были вы! Вы не изменились ни на капельку.

– Напротив, мой дорогой Кааврен, – сказал Айрич. – Это должна быть она, так как кто еще мог бы помешать нам почтительно приветствовать Ее Величество?

– Ах, какой вы важный, – сказала Тазендра. – Императоры приходят и уходят, а друзья остаются.

Кааврен, все еще держа ее в руках, хихикнул и сказал, – Нет, это не может быть Тазендра. Та леди Дзур, которую я знал, была неспособна на такую глубину ума.

– Ах, вы всегда смеетесь надо мной! Ну, теперь нет сомнений, что вы действительно Кааврен.

Мы должны сказать, что Рёаана и Ибронка держались довольно робко, неуверенные в том, что они должны делать или говорить. Наконец объятия закончились, Тазендра отступила назад и смотрела на своих двух друзей, пока Пиро, в свою очередь, бросился вперед, чтобы обнять своего отца. Пока он это делал, Тазендра заметила, – Ну, трое из нас здесь. Хотела бы я знать, где Пэл?

– Но, моя дорогая, я над вами, – сказал Йенди, который спокойно стоял на вершине утеса, с которого бандиты бросились в свою атаку.

Мы надеемся, что читатель разрешит нам, поскольку эти слова произнесены, сказать два слова о нашем совершенно непостижимом друге, Герцоге Гальстэне. Мы действительно не знаем, когда он сообразил, что следовал с самыми ужасными намерениями именно за сыном Кааврена. Мы не знаем и то, что произошло в его сердце, когда он осознал, что поставлен перед выбором между неутолимым амбициями и дружбой, которую он ценил больше, чем был в состоянии признаться, даже самому себе.

Но из всего, что мы знаем, можно быть уверенным в следующем: Когда две могучие эмоции – дружба и амбиции – наконец встали друг против друга в глубинах его сердца, решительный толчок, если он был, пришел от того же самого источника, как и для многих других – от Императорского Орба. Даже самому себе он не мог не признавать существование потока эмоций, который сопровождал его возвращение. Так что когда он сделал спокойное утверждение, о котором мы уже говорили, «Но, моя дорогая, я над вами», сражение в его сердце уже было закончено, амбиции отступили, дружба восторжествовала.

Тазендра повернулась и посмотрела вверх. – Пэл! Не вы ли послали этих бандитов в атаку против нас?

– Я? – сказал Пэл.