— Ой, врешь, поди?
— Да ладно, не верь!
Со смехом девчонки пошли дальше. А солнце, переменчивое весеннее солнце, так и сияло, выпорхнув из-за облачка, снег таял, и в лужах отражалось голубое небо. Мимо проскакал отряд грилей — в кольчугах, на сытых конях, с красными, обитыми по крагам медью щитами. Гриди тоже свернули шеи, а кое-кто и помахал девкам, невзначай пустив коня в лужу.
— Вот ведь, обрызгали, змеи! — погрозила им кулаком Речка.
— Да не сердись ты, день-то какой хороший сегодня!
— И вправду…
— Ну, где твое капище? Небось, за тридевять земель, на Щековице?
— А вот и не угадала! На Подоле, только ближе к Глубочице.
— Тоже не близехонько. Говоришь, весело там?
— Да уж, не грустно.
На самом краю Подола, в березовой рощице, уже собрался народ — все больше молодые девчонки и парни. Посреди небольшой вытоптанной полянки был вкопан украшенный ленточками идол — похоже, Перун, рядом с ним кругом стояли идолы поменьше. Двое одетых в длинные балахоны волхвов — высокий носатый и пухленький, с круглым лицом — периодически воздевая руки к небу, неспешно прохаживались рядом с идолами и что-то вполголоса напевали. Молодежь переговаривалась и смеялась. Кто-то окликнул Речку, та обернулась, помахала рукою…
— Вельвед! — вдруг пролетел в толпе шепоток. — Вельвед-волхв.
Все расступились, давая дорогу приехавшему на гнедом коне волхву — бровастому, морщинистому, с темными, глубоко посаженными глазками-щелочками. В пегую бороду жреца были вплетены алые ленточки. Опираясь на посох с позолоченным навершьем в виде человеческого черепа, Вельвед важно прошествовал к идолам. За ним поспешал красивый юноша, темноволосый и светлоглазый, с большим беглым петухом под мышкой.
— Это и есть твой любимчик? — обернулась к подружке Любима. — Красив, ничего не скажешь.
— Велимор-волхв, — тихо пояснила Речка. — Самый молодой из всех. Смотри, что дальше будет. Сам Вельвед здесь — кудесник изрядный.
Любима с любопытством вытянула шею. Бровастый Вельвед, дойдя наконец до главного идола, повернулся и три раза ударил посохом в снег. Собравшиеся притихли.
— Злые вести принес я вам, люди, — громко возвестил волхв. — Вчера на Подоле родился двухголовый козленок, а еще раньше — телятя о трех главах. Не к добру то, люди, ой, не к добру. Чую, дуют над Киевом черные ветра, шевелят под снегом траву-одолень, задувают под крыши. Зло, зло летит над вашими головами, бойтесь же и паситеся! И травень месяц стоит — видите? — то дождь, то солнце ясное, а то ветра буранные. Никогда такого не было, нынче — есть. Смерть, смерть крыла свои черные растопырила, чуя я ее, чую…
Отбросив в сторону посох, Вельвед упал лицом в снег, завыл, раздирая в кровь щеки:
— Горе нам, горе!
— Горе нам! Горе! — эхом подхватили волхвы. В толпе кто-то завизжал, кто-то заплакал.
— Не бойтеся, люди, — вдруг вскочил на ноги Вельвед. Звякнуло на его морщинистой шее ожерелье из золотых черепов. — Боги хотят жертвы! И будут милостивы, если мы будем их чтить… — Он обернулся к отроку, и тот с поклоном передал ему трепыхающегося белого петуха.
Вельвед вытащил из-за пояса нож:
— Прими же, Перун, нашу жертву! Отрубленная петушиная голова упала в снег, кровь брызнула прямо на идола. Волхвы — и снова кто-то в толпе — громко запели:
Славься, славься, Перун-громовержец!
Славься, славься!
— Славься, славься! — подхватили в толпе, кто-то опять завизжал. |