– Где она?

– Это вы мне скажете.

– На пути Д, – сказал Габриэль. – Пути Дале.

– Очень хорошо.

– Но ее там нет. Я ее не вижу.

– Смотрите внимательнее. Пятнадцать секунд, Габриэль. Пятнадцать секунд.

И телефон отключился.

Время, казалось, ползло и остановилось. Он увидел это, как уличную сценку на красочной картине Ренуара: шахиды, впившиеся глазами в часы на доске отправления; солдаты с автоматами через плечо; Палестина, вцепившаяся в сумку, где лежит заряженный девятимиллиметровый «танфольджо». А в центре всего этого он увидел хорошенькую арабскую девушку, уходящую от женщины в инвалидном кресле. На пути стоял поезд, отправлявшийся в Марсель, и в пяти футах от того места, где находилась женщина, которую ждала смерть, была открытая дверь последнего вагона. Часы над Габриэлем показывали 6.59.50. Мими обманула его, но Габриэль знал лучше многих мужчин, что десять секунд – это целая вечность. За десять секунд он прошел следом за отцом Халеда на парижский двор и всадил в его тело одиннадцать пуль. Меньше чем за десять секунд в заснеженный вечер в Вене его сын был убит, а жена навеки утрачена для него.

Его первое движение было столь целенаправленным и стремительным, что никто, казалось, этого не заметил, а он нанес удар по черепу Палестины слева с такой силой, что, снимая сумку с ее плеча, не был уверен, жива ли она. Девушка свалилась у его ног, а он сунул руку в сумку и обхватил пальцами ствол «танфольджо». Тайиб, шахид, сидевший за стойкой бара ближе всего к нему, ничего не заметил, так как глаза его были прикованы к часам. Габриэль извлек из сумки оружие и нацелил его на человека с бомбой. Он дважды нажал на спусковой крючок – тап-тап. Обе пули попали мужчине в грудь, отбросив его назад, в сторону от чемодана со взрывчаткой.

Звук выстрелов в вокзале с гулким эхо произвел то действие, какого и ожидал Габриэль. На платформе люди съежились или попадали на землю. В двадцати футах от него двое солдат стаскивали с плечей свои автоматы. А в двух концах платформы оставшиеся двое шахидов – Башир и Наджи – продолжали стоять, устремив взгляд на часы. Время для обоих было уже кончено.

Габриэль крикнул по-французски:

– Бомба! Ложитесь! Ложитесь!

Для Габриэля, нацелившего «танфольджо» на того, которого звали Наджи, открылась линия огня. Французские солдаты, не разобравшись в происходящем, медлили. Габриэль нажал на спусковой крючок, увидел красную вспышку и проследил, как Наджи безжизненно повалился на пол.

И бросился бежать к пути Д, к тому месту, где сидела Лия, открытая для взрывной волны. Он крепко держал сумку Палестины, где были ключи к его свободе. И оглянулся только раз. Башир, последний из шахидов, шел к центру вокзала. Должно быть, он видел, как были сражены двое его товарищей, и теперь пытался максимально увеличить убойную силу своей единственной бомбы, поместив ее в центре платформы, где было больше всего народа.

Остановиться сейчас означало наверняка умереть самому и Лие, поэтому Габриэль продолжал бежать. Он добежал до выхода на путь Д и свернул вправо. На платформе было пусто – стрельба и предупреждение Габриэля заставили пассажиров сесть в поезд или устремиться к выходу из вокзала. На платформе оставалась только Лия, беспомощная и неподвижная.

Цифры часов переместились: 7.00.00.

Габриэль схватил Лию за плечи, поднял с кресла ее обмякшее тело и сделал последний бросок к двери стоявшего поезда – в этот момент чемодан взорвался. Ослепительно яркая вспышка, грохот и опаляющая взрывная волна, казалось, выжавшая из него самую жизнь.