— Ах да, вы сказали, что Фернан Рулен — ваш дядя. Характер у него действительно был тяжелый, — заметила она, осторожно отпивая глоточек. — Ну да вы и сами это знаете. Я знавала его мать и бабушку и, кстати говоря, вашу маму тоже, хотя она и уехала отсюда уже много лет назад. Так ведь?
— Правильно, — подтвердила Софи. — Мама с папой сейчас в экспедиции в Египте. Именно поэтому…
— Именно поэтому здесь сейчас вы, а не они, — закончила вместо нее Элиза. — Правильно?
— Отчасти, — осторожно согласилась Софи.
Она взглянула в добрые понимающие глаза Элизы и вдруг осознала необходимость исповедаться, рассказать этой спокойной доброжелательной женщине все без утайки, поделиться с ней своим горем и обидами и облегчить свою душу, сгорающую от одиночества. Софи подумала, что ее мама, окажись она на месте Элизы, смогла бы понять того, кто попал в беду.
Медленно, с трудом находя слова, она рассказала обо всем, что с ней произошло.
— Бедняжка, — тихо произнесла Элиза, когда исповедь Софи подошла к концу.
Элиза хорошо помнила вазу, о которой шла речь. Батистен очень гордился ею, поскольку ваза была почти единственным предметом, сохранившимся с того времени, когда их семья породнилась с графской фамилией, знатнее которой в этих местах не было. Элиза относилась ко всему подобному гораздо проще, и ей не стоило большого труда догадаться, в чем заключается причина горя этой очаровательной, такой искренней девушки.
— Вы не пытались спокойно поговорить с Ивом? — ласково спросила она. — Объяснить ему все?
Софи покачала головой.
— К чему? Он все для себя решил, да и вообще… — Она отхлебнула из чашечки, поперхнулась и снова ужасно побледнела. — Простите, сама не знаю, что со мной. Должно быть, напряжение сказывается. Постоянно подташнивает, хотя я почти ничего не ем. Даже думать о еде неприятно. Никогда со мной такого не было.
Элиза задумчиво посмотрела на нее. У нее были некоторые предположения относительно того, что может вызывать у здоровой молодой женщины периодические приступы тошноты и внушать отвращение к еде. В свое время она сама пережила подобную гамму ощущений, да и теперь, работая в своем фонде помощи одиноким матерям, имела большой опыт в определении ранних, едва уловимых признаков беременности.
— Мне бы не хотелось вмешиваться в ваши дела, — осторожно начала она, — но…— Элиза на секунду запнулась, однако она верила в пользу откровенности и тут же закончила без обиняков: — Не приходило ли вам в голову, что вы, возможно, беременны?
— Нет! — задохнулась Софи, но уже в следующее мгновение поняла, что Элиза, быть может, права.
Неужели всего несколько часов назад она считала, что дела ее так плохи, будто хуже некуда? Теперь она поняла, что все еще хуже, чем она думала. Забеременеть, да еще от Ива! Как такое могло с ней случиться?
Впрочем, что в этом удивительного? Они с Ивом любили друг друга так страстно, так безоглядно, что странно было бы, если бы она не забеременела.
— Похоже, я вас напугала, — улыбнулась Элиза. — Поверьте, в этом нет ничего страшного. Со мной тоже так случилось. — Она рассмеялась, увидев недоверие в глазах Софи. — Конечно, это было давно и не здесь. Мне даже пришлось сделать аборт.
— Боже мой, какой ужас! — воскликнула Софи.
— Это действительно было ужасно, но, к счастью, судьба предоставила мне еще один шанс, и сейчас я просто не представляю себе жизни без своей… без нашей с Диком дочери. — Она счастливо улыбнулась. — Вы обязательно должны рассказать о ребенке Иву. |