Вот почему он все же вылетел в Саванну, хотя и проклинал себя на все лады за то, что связался с этим делом. Впрочем, с журналистской точки зрения история капитана Вессона действительно была настоящим кладом. Ни один репортер на его месте не смог бы устоять перед соблазном написать сенсационную статью о человеке, который, являясь потомком скрывающихся от правосудия террористов и убийц, получил нормальное воспитание и образование, а потом достойно служил своей стране в рядах вооруженных сил, пока в конце концов не вернулся с войны морально и психологически сломленным, что и привело его к трагической и бесславной смерти.

С точки зрения Доусона, это был современный американский вариант классической древнегреческой трагедии, способный стать основой не только для журнальной статьи, но и для полноценного романа.

Обо всем этом Доусон размышлял почти до вечера. Потом он выключил ноутбук, принял снотворное, проглотил «Пепто-бисмол», чтобы нейтрализовать действие «Табаско», и улегся в постель. Минут через десять Доусон снова встал, чтобы принять еще одну таблетку, только на этот раз он запил ее большой порцией виски из мини-бара.

Несмотря на это, ночью ему все равно приснился кошмар.

В результате на первое судебное заседание Доусон отправился с тяжелой головой. Он, впрочем, все равно выехал заранее. Конечно, не для того, чтобы занять место в переднем ряду, а наоборот — чтобы сесть сзади, поближе к выходу. Так он мог быстро и без помех уйти, если такая необходимость вдруг возникнет.

Первое заседание суда оказалось достаточно скучным и не радовало сенсационными событиями (бо́льшую его часть заняла процедура отбора присяжных). Не дожидаясь окончания, Доусон отправился на Ривер-стрит, где принялся один за другим обходить местные бары в надежде, что это поможет ему скоротать остаток вечера. Помимо виски, в барах хватало доступных женщин, и Доусон невольно подумал о том, что секс хоть на время отвлек бы его от тяжелых мыслей и гнетущих воспоминаний. Но он так и не воспользовался ни одной из представившихся ему возможностей, хотя в предложениях — как замаскированных, так и вполне откровенных — недостатка не было. Нет, он, конечно, знакомился и с женщинами, и с мужчинами, но эти кратковременные дружбы и симпатии длились ровно столько времени, сколько было необходимо, чтобы опустошить один-два стаканчика. После чего Доусон перекочевывал в соседний бар, чтобы снова завести с очередным незнакомцем или незнакомкой ничего не значащий разговор на какую-нибудь отвлеченную тему. Так он убил несколько часов. Бары стали закрываться, и Доусону оставалось только вернуться в отель — в дешевый, грязноватый номер, где его терпеливо дожидались тревожные, пугающие сны.

Примерно в том же ключе прошел и второй день. Репортер уже начал подумывать о том, под каким благовидным предлогом мог бы отказаться от работы на процессе. И только появление бывшей жены Вессона заставило его изменить свое отношение к происходящему.

Ладонь, которую Амелия положила на Библию, чтобы принести клятву «говорить только правду и ничего, кроме правды», слегка вспотела, и, садясь на скамью для свидетелей, она незаметно вытерла ее платком. Подняв взгляд, она увидела направляющегося к ней Джексона.

— Позвольте поблагодарить вас, мисс Нулан, что вы смогли прийти сюда сегодня, — вежливо начал помощник окружного прокурора. — Будьте добры, назовите ваше полное имя и фамилию. Это необходимо для протокола заседания.

— Амелия Вэр Нулан.

— Это ваша девичья фамилия?

— Да. Я решила вернуть ее себе сразу после развода с Джереми.

Джексон слегка улыбнулся:

— В нашем штате фамилия Нулан известна многим.