Многие тюремщики и сторожа уже знали Бел и привыкли к ее ежедневным посещениям. Один из них провел ее через длинный вестибюль. Когда они проходили мимо кабинета надзирателя, она услышала его низкий грубый голос через открытую дверь — он деловито отчитывал кого-то из подчиненных, ссылаясь на кодексы и устав, а провинившийся стоял перед ним навытяжку, не смея вздохнуть. При мысли о том, что придется отдаться на милость такого человека, она задрожала от страха.

Съежившись, она шла за сторожем к камере отца, хотя теперь уже и сама знала туда дорогу. Подойдя к крепкой деревянной двери, она устало протянула сторожу положенную плату. Он сунул ее в карман и, хмыкнув, повернул ключ и впустил ее внутрь.

Войдя, она увидела, что ее отец, Альфред Гамильтон — мечтатель, скрипач, ученый, специалист по средневековью, — полностью поглощен одной из редких и ценных рукописей, которую он взял с собой в долговую тюрьму. На носу у него примостились круглые очки. Снежно-белые волосы, густые и кудрявые, торчали во все стороны из-под его любимой бархатной фески.

— Добрый день! — окликнула его Бел.

Услышав ее приветствие, он посмотрел на нее взглядом человека, которого резко вырвали из сладкого сна. Потом его морщинистое розовощекое лицо расплылось в улыбке, словно он не виделся с дочерью всего лишь накануне.

— Что за свет проникает в мое окно? Да ведь это же Линда-Бел!

— Ах, папа! — Она подошла к нему и обняла. Он звал ее Линда-Бел с тех пор, как она была ему по колено, и это было так типично для него, потому что он, кажется, всегда все делал наоборот. Он снова сел на свой стул. Она встала рядом и нежно погладила его по плечу. — Как сегодня с вами обращались? Вам приносили обед?

— Да, тушеную баранину. Боюсь, что скоро я превращусь в ирландца, так много я ем баранины! — фыркнул он, хлопнув себя по бедрам. — Как бы мне хотелось съесть славный английский бифштекс! Ах, тушеная говядина и несколько булочек на обед вроде тех, что ты пекла, — пища богов!

— Ну что ж, если самая большая из ваших горестей — отсутствие говядины, значит, все на так уж плохо.

— Все отлично, моя дорогая, хотя не каждый здесь может сказать такое. Знаешь, еще сегодня я спустился во двор и увидел столько вытянутых физиономий, что взял скрипку и развлекал весь квартал мелодиями севера. И некоторые даже принялись отплясывать кадриль. Не постесняюсь сказать, что меня наградили бурными аплодисментами!

— Замечательно! — засмеялась Бел. Она знала, что ее старый отец очаровал большую часть сторожей и заключенных своим жизнерадостным, благородным нравом, игрой на скрипке и рассказами о подвигах прежних времен, о драконах и рыцарях, о девичьей красоте, помогая заключенным коротать часы бесконечной скуки.

Теперь заключенные посильнее и кое-кто из сторожей подобрее присматривали за ним, но «Флит» не клуб для джентльменов, и ее джентльмен-отец никогда еще не оказывался в таком месте. Эти мысли постоянно отягощали ее голову, и смех ее замер.

Отец спустил очки на нос и уставился на дочь.

— Ну-ну, знаю я этот взгляд. Тебе не следует тревожиться из-за меня, благородная девица. Тучи рассеются. Так всегда бывает. Заботься о себе и своих юных подопечных. Учительство — самая благородная профессия в цивилизованном мире. Помни, что, после того как твои глупышки научатся правильно держаться и ходить, им нужно рассказать, что еще ни одна юная леди не умерла в тот момент, когда сняла книгу со своей головы и ради разнообразия раскрыла ее и начала читать. Именно так я обучал тебя.

— Да, папа. — Она отвела взгляд.

Отец ее был неисправимым оптимистом, но, разумеется, он не был бы так весел, если бы она не скрывала от него правду.