Люк сражался со своими собственными демонами, но уже начал задаваться вопросами относительно Элизабет и Майлза. Насколько он мог судить, она не обращала внимания на то, что ее кузен уже не был буйным товарищем ее детства, но стал взрослым мужчиной, который, возможно, уже не смотрит на нее с платоническим равнодушием. Она же, в свою очередь, уже не озорница и не сорвиголова, склонная втягивать его во всевозможные проказы.

В качестве ее опекуна Люк надеялся, что эти времена прошли. Не то чтобы он не доверял Майлзу или Элизабет, но если взять их вместе…

Нужно обращать на это немного больше внимания.

Но не сегодня. Здесь их мать. Она может присмотреть за дочерью. Ему же нужно убраться отсюда как можно быстрее. Подальше от шарад и театральных представлений, подальше от матрон с их выражением напыщенных и фальшивых чувств по отношению к его героическим поступкам, подальше от искушения…

То есть подальше от Мэдлин.

— Возможно, вы правы. Я сам поговорю с Элизабет. — Люк криво улыбнулся. — А теперь прошу извинить меня — я попрощаюсь с хозяином дома и с удовольствием ускользну отсюда.

Вскоре он ушел, спустился по лестнице в теплый вечерний воздух, где гости Мастерсов не угрожали ему проявлениями своих сомнительных сценических талантов. Не успел он выйти на улицу, как услышал тихий оклик:

— Люк. Подождите, пожалуйста.

Мэдлин. Проклятие! Это ее мягкий мелодичный голос.

Он остановился, произнес еще более крепкое ругательство и обернулся. Он надеялся, что ему удастся не вступить с ней в разговор в течение всего вечера, и преуспел в этом, приложив немного усилий.

Ему это удавалось — до сих пор.

Ее красота всегда действовала на него как-то необычно; красота эта поразила его, когда он впервые увидел Мэдлин, и с тех пор так и пошло. Дело было не столько в ее внешности, хотя все в ней было совершенно, сколько в атмосфере чувственной восприимчивости, такой женственной, и в этих светящихся темных глазах, уголки которых были слегка приподняты, что придавало ей необычную, странную привлекательность…

Эти великолепные глаза, казалось, видели его насквозь.

Она сошла вниз по ступеням, приподнимая шелковую юбку; в тусклом свете звездного неба выражение ее лица определить было трудно.

— Вы избегали меня весь вечер.

Легкий упрек, прозвучавший в ее голосе, мало помог его тревожному состоянию.

— Если вы это заметили, позвольте спросить, почему поспешили за мной?

Она вздрогнула, но тут же расправила плечи.

— Не нужно разговаривать со мной таким язвительным тоном, Олти. Я уверена, вы понимаете, что я хочу поблагодарить вас за возвращение дневника Колина.

— Милости прошу. — Его поклон был слегка насмешлив, потому что единственный способ иметь дело с ней — это вооружиться иронией. — А теперь, когда мы с этим покончили, я уверен, что Морроу истосковался по вашему обществу. Не стоит заставлять его ждать.

— Вы ревнивы?

Одна ее выгнутая бровь чуть-чуть поднялась, что привело его в ярость.

Ревнив? Может быть. Он явно не имел права быть ревнивым, но жизнь не всегда следует Логическими путями.

— Я не верю в это бесплодное чувство.

— Вы говорите так, будто ревнуете.

Ему определенно не хотелось вести этот разговор.

— Рискую показаться грубым, но я откланиваюсь, леди Бруэр.

— Вы не хотите называть меня Мэджи?

Ее улыбка была нарочито соблазнительной. Ее мягкие полные губы слегка изгибались, глаза были затенены длинными густыми ресницами, великолепная грудь слегка вздымалась после стремительного спуска с лестницы.

— Вам не нравится это имя.

Он понимал, что ему следует повернуться и оказаться от нее как можно дальше.