|
Типа Колумб не открыл бы Америку, и так далее. Но сборники эти были переведены в России только в прошлом году, а термин существует примерно с середины девяностых; вполне возможно, что определение в России самозародилось параллельно. Лично я возвел бы его к четырехтомнику Юлиана Семенова «Альтернатива», названному так по одному из первых романов о Штирлице. Штирлицевский цикл и есть классическое произведение еще не оформившегося тогда жанра: по Семенову, ключевой фигурой европейской истории тридцатых-пятидесятых годов был полковник Исаев. Он предотвратил взрыв Кракова, сорвал сепаратные переговоры немцев с американцами и чуть не лично свергнул Перона. Если подойти к вопросу шире, любое историческое сочинение подпадает под определение «альтернативной истории»: все мы помним кадры из «Форреста Гампа», в которых ироничный патриот Земекис вклеивает своего славного придурка то в кадр официальной хроники времен Кеннеди, то в фотографию, на которой гостей принимает уже Картер… Нечто подобное проделывает любой исторический романист с тех самых пор, как Скотт и Дюма изобрели жанр. Кутузов превосходно себе обходился без адъютанта Болконского, в числе декабристов не было Пьера Безухова, князь Серебряный не дерзил Иоанну, Фандорин не спасал последнего из Романовых от покушения… Вся историческая проза выдержана в жанре альтернативной истории, ибо на самом деле все оно обстояло не так, как написано.
Однако у жанра есть и своя специфика, поскольку по-настоящему в разряд «альтернативки» попадают только сочинения, построенные на очень уж крупных допущениях. Вот если бы Лев Толстой взялся доказать, что никакого Кутузова не было, а его однофамилец Алексей усомнился бы в существовании опричнины – это и была бы настоящая АИ как она есть; подобные вещи сочинял праотец русской фантастики, личный друг Пушкина Александр Вельтман, в чьей поздней сказочной трилогии наряду с Владимиром Красно Солнышко действовали Баба-яга, Кощей Бессмертный и прочая живописная нечисть. Собственно АИ подразделяется на два равноправных потока, и разделение идет вовсе не по жанровому признаку, как можно было подумать (документальная там проза и, скажем, художественная), а по степени авторской отвязанности, если можно так выразиться: 1. Сочинения (иногда вполне научные) о том, «что было бы, если бы». Своего рода «версии» (еще одно любимое слово Юлиана Семенова). Революция в России не совершилась, потому что Ленина не пропустили через Германию. Гитлера убили во младенчестве. Третья мировая война разразилась после Карибского кризиса. 2. Сочинения (еще чаще научные) о том, что все НА САМОМ ДЕЛЕ было не так, как нам говорили. Жанр наиболее распространенный и перспективный. Иисуса Христа не было, Иуда не предавал, никакой России на самом деле не существует, татарского ига не было, Ленина не было, Отечественной войны не было… Ничего не было вообще. Сочинения второго рода лучше всего представлены трудами А.Т.Фоменко и Г.В.Носовского, в которых доказывается, что все исторические труды, известные нам, подтасованы и переписаны в Средние века; поскольку история так или иначе повторяется, пусть и в усовершенствованном виде, последователям Фоменко не составило большого труда свести все исторические коллизии к нескольким архетипам и на этом основании объявить их разными описаниями одного и того же события. При таком подходе Пушкина очень легко отождествить с Гомером – и если исторически теории Фоменко абсолютно несостоятельны, то литературно они более чем плодотворны. Гениальная формула «В действительности все было не так, как на самом деле» – негласный девиз альтернативщиков всего мира – позволяет докапываться до самых фантастических версий, то есть в полном смысле «предсказывать назад» с тою же свободой, с какой ранее «фантазировали вперед». Не будет большим преувеличением сказать, что и Лев Николаевич Гумилев – один из крупнейших русских писателей и мыслителей – работал в жанре АИ, поскольку неоднократно и довольно смело притягивал за уши к своей теории те или иные исторические события, когда того требовала логика «пассионарности». |
